По пути, в Сергиевской пустыне, им встретился князь Александр Голицын с письмом от императора Петра с намерением отречься. Екатерина отпустила его без ответа. Ее беспокоило то, что она была совершенно не в курсе касательно происходящего в Кронштадте. Успел ли адмирал Талызин вовремя предупредить и привести к присяге гарнизон? Она не знала и не могла быть уверена в благополучном исходе.

Позже прибыл генерал Михаил Измайлов со льстивыми письмами от императора Петра. Узнав, что в Петербурге произошел переворот, он заметался между Петергофом, Ораниенбаумом и Кронштадтом, но обнаружил, что все пути перекрыты и решил капитулировать.

Видя, что императрица уже прочла письмо, Измайлов, придержав болтающийся палаш, бросился к ногам Екатерина и обратился к ней, подобострастно заглядывая в глаза:

– Ваше Величество, полагаете ли вы меня честным человеком?

«Странный вопрос», – подумала Екатерина.

– Да, – ответила она.

– Император предлагает отречься. Я вам доставлю самого Петра Федоровича после того, как он отречется – совершенно добровольно. Мне не составит труда избавить отечество от гражданской войны.

Екатерина с недоверием посмотрела ему в лицо.

– Что ж, генерал, возлагаю на вас оное поручение. Надеюсь, удача будет сопутствовать вам.

Измайлов отдал честь.

– Будет исполнено, Ваше Величество!

Вскочив на коня, он быстро скрылся из виду.

«Дай-то Бог обойтись без гражданской войны», – подумала императрица и мысленно перекрестила Измайлова. В висках стучало беспрестанно: «Настанет, настанет еще время, когда на меня все будут смотреть, как на спасительницу страны! Кто сравнится со мной в политическом такте и знании людей? Кто лучше меня сможет действовать последовательно и разумно? Кто? Мне токмо лишь надобно решиться на крайний шаг, последнюю меру. И пусть мне поможет моя решимость, проницательность и всемогущий Бог». Екатерина перекинулась парой слов с Орловым и Разумовским, скакавших рядом. Потом, пришпорив серого Брильянта, обогнала их и снова погрузилась в свои мысли.

«Тем паче, – размышляла она, – Петр остался один, с ним только лишь одна Воронцова и ее брат Семен. У Петра нет друзей, нет партии. Нет никакой программы – даже на шаг вперед. Нет у него и хоть каких-либо идей. А его фавориты Волков, Мельгунов, Глебов – ничтожно маленькая команда, кучка людей, с коими можно обойтись со снисхождением. Нет, не должно случиться гражданской войне, не бывать кровопролитию! Подобное начало царствования будет бесславным».

В Ораниенбаум, следом за генералом Измайловым, она отправила Григория Орлова и Григория Потемкина с отрядом гвардейцев, дабы акт об отречении был подписан в их присутствии.

* * *

Утром, получив ошеломляющее известие о захвате власти, после небольшой заминки старый фельдмаршал Миних посоветовал императору плыть из Петергофа в Кронштадт. Исчезновение императрицы парализовало Петра Федоровича, мгновенно почувствовавшего в оном конец для себя. Он не раз задумывался над чрезмерной терпеливостью своей жены по отношению к нему – с ее-то умом и смелостью. Он кожей ощущал, что рано или поздно она не выдержит и выкинет нечто из ряда вон выходящее, и вот тогда в ответ он рассчитается с ней за все! Разве мог он подумать, что она осмелится на переворот? И как ловко все устроила, шельма! Она недосягаема. Ах, коли б можно было все вернуть назад, хоть на денек!

Усталый, внутренне выпотрошенный, Петр Федорович вяло выслушал Миниха, но предпринимать ничего не захотел. Он плохо себя чувствовал и никак не мог поверить, что жена могла решиться на столь безрассудно смелые действия. Нет, он знал, что она на многое способна, но на предательство? Нет! Для него сие стало огромной неожиданностью. Он приказал своим голштинцам окопаться недалеко от Зверинца и принять бой, буде появятся мятежные войска. Но через время, узнав, что на Петергоф идет больше десятка тысяч гвардейцев, в десять вечера он приказал всем рассесться по шлюпкам и плыть в Кронштадт. Прибыли они туда в час ночи, но кронштадтцы не впустили их, понеже уже принесли присягу верности Екатерине, и грозили пушечной пальбой, ежели шлюпки приблизятся к крепости. Пришлось предельно изнуренным императору и его придворным возвращаться назад. Император валился с ног и желал одного: дабы его оставили в покое, пускай Миних и предлагал теперь двигаться на запад к войскам, ожидавшим императора для нападения на Данию. В три часа ночи Петр и его измученное окружение вернулись в Ораниенбаум, наводненный голштинцами. Петру было жаль своих верных солдат, и он, решив принять удар на себя, отправил их по квартирам. Сам прошел во дворец в свою любимую японскую залу. Там и застал его посланный Екатериной капитан гусарского отряда, Василий Суворов. Он прибыл туда одновременно с генералом Измайловым. Солдаты капитана собрали оружие, арестовали наиболее опасных офицеров, а сам Суворов возглавил работы в Ораниенбаумском дворце, где составлялась точная опись находившихся там денег и драгоценностей.

Суворов разделил солдат и унтер-офицеров-голштинцев на две части – уроженцев России и собственно голштинцев. Первых он привел к присяге, а вторых под конвоем отправил в Кронштадт, где их заключили в бастионы. Офицеров и генералов отпустили на их квартиры под честное слово.

Прежде чем к Петергофу подошли главные силы Екатерины, туда, в пять часов утра, примчался гусарский отряд под командованием Алексея Орлова. Голштинцев перед городом уже не осталось. Гусары Орлова увидели на окраинах Петергофа толпы крестьян, вооруженных вилами и косами, коих пригнали туда по приказу Петра Федоровича для борьбы с узурпаторшей Екатериной. Увидев скачущих на них во весь опор гусар с обнаженными палашами, крестьяне разбежались, и отряд Орлова беспрепятственно вошел в Петергоф.

Чуть позже утром того же дня двадцатитысячная армия Екатерины вступила в Петергоф. Город стоял пустым, понеже голштинцы Петра Третьего загодя отошли к Ораниенбауму.

Большой Петергофский дворец стал военным штабом. Десятки сановников и придворных, множество офицеров и генералов сновали по многочисленным комнатам и залам. Везде у дверей стояли часовые, по коридорам носились посыльные и курьеры. Стройную Екатерину Дашкову в гвардейском мундире узнавали и пропускали везде. Войдя в покои императрицы Екатерины Алексеевны, Екатерина Романовна осталась в крайнем удивлении: на диване лежал Григорий Орлов и вскрывал толстые пакеты. Подобные она видела в кабинете своего дяди канцлера и ведала, что они поступают из кабинета Его Императорского Величества. Дашкова спросила Орлова, чем он изволит заниматься. Тот ответил, что императрица повелела ему вскрыть их. Дашкова выразила сомнение в том, что Орлов что-нибудь поймет в оных бумагах, и подумала про себя, что здесь что-то не так.

Загнанный в угол, напуганный стремительным поворотом своей судьбы, император Петр Федорович, окруженный полуторатысячным гарнизоном голштинцев, и совершенно безразличной к нему свитой, отрекся от престола в Ораниенбауме безо всякого принуждения. Его привезли в Петергоф с Елизаветой Воронцовой, Гудовичем и Измайловым. Екатерина, бывшая там, приказала дать для охраны особы низвергнутого императора шесть офицеров и несколько солдат. В полдень 29-го июня, в день Петра и Павла, был дан обед для солдат, которые вдруг вообразили, что прибывший князь Никита Юрьевич Трубецкой задумал примирить супругов, чего они не желали допустить. Пришлось Екатерине, дабы разубедить их, посадить тучного Трубецкого в карету, а самой идти рядом, пока не обошла все войско.