На удалении шестидесяти километров к северо-западу от американской группировки Рашидов развернул истребитель. За три минуты он дойдёт до ядра соединения и уничтожит его центр – авианосец «Джон Ф.Кеннеди». Наверное, это будет первый случай в послевоенной истории Соединённых Штатов, когда их плавучий аэродром подвергнется столь разрушительной атаке. Что ж, надо кому-то размочить счёт.

Идея обходного манёвра носилась в воздухе, но только никому не пришло в голову, что проделать это под силу только одиночке, да и то лишь в тот момент, когда внимание служб радиолокационного наблюдения противника будет захвачено сумбуром прямого военного столкновения, когда целей «своих» и «чужих» на экранах локаторов больше, чем способен отследить самый быстрый компьютер. Возможно, будь у штаба «Варяга» побольше времени на размышление, они разработали бы и этот вариант атаки, но времени у штаба не было, и всё вылилось в бездарную разборку по принципу «стенка на стенку» – что вполне в характере русских. И только он, отделённый от коллектива авиагруппы незримой чертой, а потому независимый от общего «порыва», смог подняться над стереотипами и вспомнить о знаменитой тактическом ходе, разработанном в 70-е годы для «истребителей авианосцев» – «Т-4». И именно этот тактический ход он собирался реализовать на практике.

До места, с которого Руслан собирался начать атаку, оставалось совсем ничего, а его по-прежнему не замечали. Рашидов перестал насвистывать, внутренне подобрался и резко отдал рукоятку управления от себя. Нос истребителя наклонился, и он полетел вниз, отвесно пикируя на американский авианосец.

Высота быстро уменьшалась, речевой информатор верещал, но Руслан не замечал ничего этого, глядя широко раскрытыми глазами на приближающуюся и ярко освещённую палубу. С такого курсового угла его уже не могла взять ни одна ЗУР, и новая победа старшего лейтенанта Рашидова была настолько близка, что казалось: протяни руку, и она окажется у тебя на ладони.

Руслан протянул руку и запустил маршевый двигатель ракеты «Москит», ожидая характерного толчка. Но ничего не произошло. И только тогда Рашидов опустил глаза и взглянул на приборную доску. На многофункциональном индикаторе горело сообщение об отказе головки самонаведения.

Ещё оставалось время взять рукоятку на себя и выйти из пикирования, но Руслан уже знал, что не сделает этого. Он вспомнил нечеловеческие глаза Джибрила и его слова, сказанные перед расставанием: «Подумай, хватит ли тебе опыта и рассудка, чтобы отличить правду от лжи, а чёрное от белого. Ведь если ты ошибёшься, на этот раз кара будет ужасной».

– Кто ты? – шепнул Руслан за секунду до того, как его истребитель врезался в надстройку американского авианосца. – Ангел или демон?

* * *

Одновременный взрыв 25-тонного самолёта и его боезапаса вызвал столь мощную ударную волну, что она разворотила «остров» сверху донизу. Под воздействием температуры в несколько тысяч градусов, образовавшейся в эпицентре взрыва, потёк алюминий, из которого в основном состояла корпусная часть надстройки, а человеческие тела превратились в кровавый пар.

За долю секунды оказались уничтоженными центр управления воздушным движением, ходовой мостик со штурманской рубкой, командные посты радиоэлектронных служб корабля и помещение управления действиями авиации на полётной палубе, где как раз находился коммандер Дик Митчем – старый друг Майкла Санчеса, который считал, что эта экспедиция станет увеселительной прогулкой.

Силы удара хватило, чтобы превратить в руины и галерейную палубу. Балки перекрытия переломились, и одна из них размозжила голову контр-адмиралу Джозефу Эллисону.

А затем лавина бушующего огня прокатилась по полётной палубе, сметая всё на своём пути. Моряки из дивизионов обслуживания авиакрыла бросились врассыпную, но только очень немногим из них удалось спастись.

Деформация корпуса авианосца в надводной части вызвала многочисленные разрывы трубопроводов катапульт, и перенасыщенный пар, поступающий прямо из котельной, под огромным давлением ударил в небо. На какой-то момент пылающий авианосец превратился в сказочное чудовище Левиафана – огромного и ужасного. Потом сработали аварийные клапаны, и струи пара опали, оставив на полётной палубе груды обломков и обваренные тела тех, кому удалось спастись от огня.

* * *

Майкл Санчес барражировал на высоте двух тысяч футов и наблюдал, как догорает его авианосец. Зрелище это было невыносимо, но он продолжал смотреть. Эфир переполняли голоса: кто-то ругался, кто-то жаловался, кто-то пытался отдавать команды.

Наконец кэптен отвернулся и перекинул тумблер на приборной доске:

– Авиакрыло, говорит кэптен Санчес. Слушайте приказ своего командира! Мы сделали всё, что смогли. Но мы проиграли. Теперь время подумать о себе. Я приказываю направить свои машины на юг, разогнать их и покинуть кабины над побережьем. Сбор – у лагеря экспедиции. Да поможет нам Бог!

* * *

– Они уходят в сторону берега, товарищ вице-адмирал! – воскликнул Губанов, не веря тому, что он видел на тактическом дисплее. – И, похоже, они катапультируются!

– А что им ещё остаётся делать? – тихо сказал Долгопрудный и прикрыл уставшие глаза ладонью.

Оператор, отвечавший за связь, вдруг сорвал с головы наушники и развернулся вместе с креслом:

– Товарищ вице-адмирал, – обратился он к Долгопрудному, волнуясь и сглатывая при этом слова, – на аварийной волне – американцы. Они просят прекратить огонь. Они только что получили важное сообщение…

(Земля Королевы Мод, Антарктида, март 2000 года)

Вертолёт «Хеликс-Би» грузно опустился на снег. Несущий винт провернулся ещё несколько раз и застыл в неподвижности.

Кэптен Санчес одёрнул лёгкую лётную куртку и медленно пошёл к вертолёту. Было очень холодно, дул резкий пронизывающий до костей ветер, разнылось вывихнутое при катапультировании плечо, но Майкл пренебрёг всеми этими неудобствами ради одного и для него очень важного – показать русским настоящего морского офицера, презирающего боль и холод, способного достойно встретить достойных противников. Его отец и старший брат могли бы им гордиться. Хотя чем тут гордиться, было не совсем понятно…

Сзади и справа от Санчеса шёл Роберт Фоули. Он, наученный горьким опытом, надел тёплый пуховик, но и в нём мёрз так, что зуб на зуб не попадал. А может быть, на этот раз всё дело было не в морозе, а в состоянии перевозбуждения, в котором он пребывал с того момента, как Джек Риан прочитал вслух запись экстренной радиограммы, поступившей в лагерь через пост связи фрегата «Рубен Джеймс».

«Неужели всё зря? – билась в голове у Фоули одна-единственная мысль. – Неужели всё напрасно?»

Сам Джек Риан отказался участвовать в беседе с представителями командования русского авианосца. Фоули вспомнил, как «независимый эксперт», сидевший по-турецки на прорезиненном полу палатки, нервно скомкал в кулаке блокнотный листок, на котором перед тем записал текст радиограммы, и высказался кратко, но исчерпывающе: «Свиньи!» Впрочем, осталось невыясненным, кого конкретно он имел в виду: то ли эстонцев, то ли Ритуальную службу Госдепартамента, то ли русских с их чёртовым крейсером. Потом, когда встал вопрос о составе делегации для ведения переговорного процесса, Риан с ходу отказался от участия, мотивируя это тем, что его статус не позволяет принимать решения по вопросам, связанным с судьбой экспедиции. Это была явная отговорка, но Санчес не стал настаивать, заручившись к тому времени поддержкой Фоули.