– И я теперь – не жар-птица?

– Почему вы так решили?

– Ну… я же вырвала перо...

Ректор даже не улыбнулся, но серые глаза засмеялись, и я засмеялась тоже.

– Насколько я помню, Краснова, – сказал он, – перо у вас в попе было не единственным. Да и это скоро отрастет. Но всё же не дерите их так отчаянно. Берегите себя.

Кош Невмертич внес меня в подъезд, где-то в стороне мелькнуло лицо Марины – бледное, с рубиново-красным ртом, похожим на кровавую рану, но это было словно в параллельной вселенной, за тысячи световых лет отсюда.

– Так почему – на «вы»? – спросила я, когда ректор поставил меня на ноги на площадке перед лифтом.

– Потому что до тридцать первого мая ещё четыре месяца.

– Вы серьезно решили увольняться?! Не надо, пожалуйста…

– Домой, Краснова, – скомандовал он. – Домой – и неделю отсыпаться и восстанавливать силы, – он легонько подтолкнул меня, отправляя в лифт, и сам нажал кнопку моего этажа.

Дверцы лифта поехали навстречу друг другу, а я смотрела на Коша Невмертича, и он смотрел на меня, пока лифт с шипением не закрылся, и не поехал вверх.

Бабушка ждала меня у порога, и пропустила в квартиру, ничего не спрашивая и даже не ругая за побег.

Рустам, Борька и Трофим, что-то тихо но горячо обсуждавшие, дружно замолчали, когда я зашла в кухню.

– Ну что там с пирогом? – спросила я, подавив тяжелый вздох. – Заканчивайте уже чистить яблоки. Есть очень хочется.

Кош резко ударил по газам, и «Лексус» сорвался с места.

– Проникновенно, – раздался с заднего сиденья скрипучий голос Анчуткина-старшего. – Даже я чуть не расплакался.

Не ответив, Кош круто вывернул на кольцо, пассажира занесло в сторону, и он хрипло рассмеялся:

– Только не напускай на себя такой суровый вид, твое бессмертие. В душе-то, поди, от радости прыгаешь – скогтил жар-птичку.

– По моей жалобе на Морелли Совет вынес отказ, – сказал Кош, меняя тему. – Пери не видели заказчика, который велел им дискредитировать жар-птицу. А кто внес изменения в данные по особям – так и не установили.

– Сразу знал, что ничего из этого не выйдет, – проворчал Анчуткин. – Марья никогда глупо не засветится. Ты же ее знаешь.

– Джанабов тоже не общался с Морелли, – продолжал Кош. – Официально «Приме» нечего предъявить.

– Значит, Марья нала настоящую войну. Ваше соглашение должно быть расторгнуто, тебе нельзя уходить с поста ректора.

– Я уже все решил, Федька.

– Ты ополоумел, – вздохнул пассажир.

– Может, наоборот – поумнел, – Кош понемногу сбавил скорость и тоже вздохнул. – Не могу дальше находиться рядом с ней и изображать благородного рыцаря. Это не под силу даже мне. И… кто знает, что еще может случиться. А так я смогу оберегать ее, не нарушая правил.

– Сам же эти правила и придумал, – фыркнул Анчуткин, с удовольствием разглядывая улицы через тонированные стекла. – Вообще не понимаю твоих страданий. Зачем мучиться?

– Она еще слишком молода, – сказал Кош терпеливо. – Я говорил тебе. Пусть узнает жизнь, пусть сделает выбор осознанно.

– Ну, пусть делает, – Анчуткин хрипло рассмеялся. – А ты в это время должен монахом жить, что ли? Ведь не выдержишь.

– Я обещал ей, что подожду.

– Обеща-а-ал? Насколько я помню, ты ни слова про обещания не сказал. «Поживем – увидим, Краснова!». Это – не обещание!

– Для меня это – клятва, – произнес Кош твердо.

– Ну и дурак, – ответил Анчуткин. – Упустишь девчонку. Она поймет свою силу и улетит. К тому, кто моложе и смелее. Сам же потом казнить себя будешь, что разрешил. И жалеть будешь.

– Пусть выбирает сама. Сама.

– Зря ты так, – покачал головой пассажир. – На твоем месте я схватил бы это сокровище и спрятал. Если станет известно, что она оживила зохака, на неё начнут охоту западные ковены.

– Тоже думал об этом, – глухо сказал Кош.

– Так схвати и спрячь!

– Жар-птицу невозможно удержать, глупая черепушка, – Кош рассмеялся, но смех получился невеселым. – И я не стану принуждать ее. Буду охранять, оберегать, но принуждать – нет. Никогда.

– Никогда, говоришь? Что ж, посмотрим, как ты запоешь, когда твое сокровище наставит тебе рога.

Дальше они ехали молча, но когда автомобиль повернул к «Иве», Анчуткин пробормотал:

– Какой ты кощей? Ты – глупый мечтатель.