повел меня в большую угловую комнату. Я огляделся. Кругом было опрятно и уютно. В углу под образами стоял стол, у стола — стеклянная горка с позолоченной посудой, тут же виднелся мягкий диван, несколько стульев, вдоль окна висели белые кисейные занавески, на окнах зеленела герань, под потолком в клетке трещала канарейка. Из открытых настежь окон лился бодрящий запах черемухи.

Не успел я хорошенько осмотреться, как Настя уже покрыла стол скатертью, поставила на него огромный черный поднос с ярко нарисованными на нем букетами, расставила чашки, а вскоре приволокла ведерный, ярко вычищенный, кипящий самовар. Откуда-то появился и воскресный сдобный пирог с малиновым вареньем.

Меня усадили в почетный угол — под образа, рядом присел хозяин, а Настя, не садясь, принялась потчевать.

— Ну, что, — спросил я их, — довольны вы своей новой жизнью?

Они словно ждали этого вопроса и, радостно волнуясь, перебивая друг друга, заговорили:

— Да уж так довольны, так довольны, что не знаем, как и Бога благодарить! Ведь прежде часто тяжеленько приходилось — того не хватает, этого… Теперь же ни в чем недостатка нет. Опять-таки и обращение людей стало другим. Прежде, бывало, зайдешь в лавку к нашему Степану Ивановичу Вахрамееву и стоишь, и ждешь, никто-то на тебя внимания не обращает. А теперь — и стул-то тебе подадут, и Настасьей Филипповной величают. Или иной раз в праздник соберемся с мужем в церковь, я в шелковом платье, муж в крахмале, при золотых часах, идем степенно, все нам шапки ломают, в церкви — расступаются, место дают. Словом, от всех одно уважение видим!

С удовольствием слушал я эту бесхитростную исповедь счастливых людей. Доносившийся издали церковный звон как-то успокаивал душу. Сладкий запах черемухи клонил к дремоте, и невольно думалось: почем знать, быть может, эти люди и правы?

Быть может, счастье человеческое, эта неуловимая «Синяя птица» не вьет своих гнезд ни в борьбе страстей, ни в достижениях ума, культуры и прогресса, а именно гнездится вот в этих скромных кисейных занавесках, в этой бесхитростной герани, в этом умиротворяющем колокольном звоне да в почтительных поклонах лавочника Степана Вахрамеева?!

Сыскной аппарат

Быть может, читателю будет небезынтересно ознакомиться со структурой розыскного дела в прежней России.

Изощренность преступного мышления, корыстные вожделения людей представляют из себя обширнейшее засоренное поле, и немало труда и терпения требуется для выкорчевывания этой человеческой лебеды, часто готовой буйным ростом своим заглушить любые полезные всходы. На сыскной полиции лежит обязанность не только раскрывать уже совершенные преступления, но, по возможности, и предупреждать их. Эта сложная программа требует, конечно, и соответствующей организации, каковую и попытаюсь описать, беря за образец Москву. Та же организация, помимо столиц, существовала и в провинции, являясь осколком первой и отличаясь от нее лишь масштабом.

Вступив в должность начальника Московской сыскной полиции, я застал там дела в большом хаосе. Не было стройной системы в розыскном аппарате, количество неоткрытых преступлений было чрезвычайно велико, процент преступности несоразмерно высок. Я деятельно принялся за реорганизацию дела и, не хвалясь, улучшил его.

При каждом Московском полицейском участке состоял надзиратель сыскной полиции, имевший под своим началом трех-четырех постоянных агентов и целую сеть агентов-осведомителей, вербовавшихся по преимуществу из разнообразных слоев населения данного полицейского района. Несколько надзирателей объединялись в группу, возглавляемую чиновником особых поручений сыскной полиции. Эти чиновники ведали не только участковыми надзирателями и их агентами и осведомителями, но имели и свой особый секретный кадр агентов, с помощью которого и контролировали деятельность подчиненных им надзирателей. Чиновники и надзиратели состояли на государственной службе. Агенты и осведомители служили по вольному найму и по своему общественному положению представляли весьма пеструю картину: извозчики, дворники, горничные, приказчики, чиновники, телефонистки, актеры, журналисты, кокотки и другие. Некоторые из них получали определенное жалование, большинство же вознаграждалось хлопотами полиции по подысканию им какой-нибудь казенной или частной службы. К этому прибавлялись даровые билеты в театры, по железным дорогам и тому подобное. Такого способа вознаграждения приходилось волей-неволей держаться в целях экономии — применение его давало возможность значительно увеличивать кадры агентов.

Над деятельностью чиновников особых поручений я наблюдал лично, имея для их контроля около двадцати секретных агентов.

Имена и адреса последних были известны только мне. Им вменялась в обязанность строжайшая конспирация; с ними я видался только на конспиративных квартирах, которых у меня в Москве имелось три. С помощью этих секретных агентов я мог наблюдать за действиями и поведением любого моего подчиненного, не возбуждая в нем подозрений. Эти двадцать человек были выбраны мною с большим разбором. Кадры моих секретных агентов я старался пополнять людьми, принадлежащими к различнейшим слоям московского населения. В числе их, помнится, была и старшая барышня с телефонной станции — весьма ценный агент — довольствовавшаяся театральными и железнодорожными билетами, коробками конфет и духами; был и небезызвестный исполнитель цыганских романсов, вечно вращавшийся в театральном мире; было и два метрдотеля из ресторанов, наблюдавших за кутящей публикой, и агент из бюро похоронных процессий, и служащие из Казенной палаты, Главного почтамта и прочие.

Эти агенты не столько вели общее наблюдение, сколько употреблялись мною в отдельных нужных случаях. Обычно им давалось определенное задание: проследить такого-то, проверить того-то и так далее.

Но для чего, спросят, быть может, было создавать целую иерархическую лестницу в розыскном деле, где один агент, проверяя другого, в то же время подвергался и сам тайной поверке и наблюдению?

Жизнь показала всю необходимость подобного метода.

Например, бывали такие случаи: мне становилось известным, что в таком-то месте организовался притон-клуб, где всякие шулера жестоко обыгрывают в «железку» доверчивых посетителей. Я отдавал приказ надзирателю соответствующего района пройти с ночным обходом в этот клуб и в случае обнаружения азартной игры — его закрыть. Надзиратель делал обход, но запрещенной игры не оказывалось. Повторные обходы имели тот же результат. Между тем жалобы продолжали ко мне поступать. Обходы надзирателя становились подозрительными, и я приказывал чиновнику особых поручений соответствующей группы проверить действия надзирателя.

Иногда этот чиновник и обнаруживал злоупотребления, но случалось, что сведения чиновника совпадали с рапортом надзирателя, между тем жалобы на притон продолжались. Тогда я прибегал к своим секретным агентам, не заинтересованным (хотя бы в силу своей конспиративности) в делах надзирателя и чиновника,