– Но с тобой ведь этого не случилось, дорогой. – Онаговорила с такой уверенностью, словно тщательно все обдумала заранее. – Тыбыл счастлив и независим, когда вампир Лестат сделал тебя бессмертным. Ты саммне рассказывал. Неужели у меня тоже так не получится, Дэвид? Я ведь не такая,как другие.

– Знай, что я тебя люблю, Меррик, – со вздохомоткликнулся я.

– Не пытайся расстаться со мной, Дэвид. Иди сюда, поцелуйменя и возвращайся завтра вечером.

Я подошел к кровати, обнял свою дорогую девочку, поцеловалее в обе щеки, а потом, как последний грешник, – в мягкие груди, в обасоска, после чего отстранился, опьяненный ее ароматом и полный ярости на самогосебя.

– До свидания, любовь моя.

Я вышел из дома и отправился к себе на Рю-Рояль.

Когда я добрался до квартиры, Луи был там. Я почувствовалего присутствие, еще поднимаясь по ступеням В нашем распоряжении оставалось ещенесколько ночных часов, но я так был рад его видеть, что сразу отправился в гостиную.

Луи стоял у окна, глядя на Рю-Рояль.

В комнате горели все лампы, отчего краски на полотнахМатисса и Моне заиграли в полную силу. Луи успел переодеться, сменивиспачканную кровью одежду на черные брюки и простой черный свитер из хлопка. Наногах у него были старые, поношенные туфли, некогда отличавшиеся изяществом.

Он обернулся при моем появлении, и я заключил его в объятия.Наедине с Луи я мог дать волю чувствам, которые приходилось сдерживать вприсутствии Меррик Я прижал его к себе и поцеловал, как целует один мужчинадругого без свидетелей. Я дотронулся губами до его темных волос, потомпоцеловал его веки и наконец губы.

Впервые за все то время, что мы провели вместе, япочувствовал, что и он проникся ко мне глубоким чувством, хотя неожиданно что-тозаставило его резко напрячься – это дала о себе знать рана в груди.

– Мне следовало пойти с тобой, – признался я. –Нельзя было тебя отпускать, но я чувствовал, что нужен Меррик. Поэтому осталсяс ней. Это был мой долг.

– Разумеется, – сказал он, – я бы и не позволилтебе покинуть ее. Меррик нуждалась в тебе гораздо больше, чем я. Не обращайвнимания на рану, она уже заживает. Я столько десятилетий провел в родстве сдьяволом, что она затянется за несколько ночей.

– Не так быстро, и ты это знаешь, – возразил я. –Возьми мою кровь, она гораздо сильнее. Не отворачивайся, друг, послушай меня.Если не хочешь насытиться моей кровью, то позволь хотя бы смазать ею твою рану.

Луи был сражен горем. Он сел на стул и уперся локтями вколени.

Я не видел его лица. Опустившись на соседний стул, япринялся ждать.

– Рана затянется, не сомневайся, – негромко произнесон.

Я больше об этом не заговаривал. Что еще мне оставалосьделать? Хотя я видел, что рана причиняет ему сильную боль. Это угадывалось помалейшим жестам – он начинал двигаться вроде бы плавно, но потом резкоостанавливался.

– Что ты думаешь о призраке? – спросил я. – Я быхотел услышать это из твоих уст, прежде чем расскажу, что почувствовала Меррики что видел сам.

– Я знаю, о чем вы оба думаете.

Наконец Луи поднял на меня взгляд и откинулся на спинкустула. Только тут я заметил темное пятно крови на его свитере. Рана все-такиоказалась серьезной. Мне это не понравилось. Мне было невыносимо видеть на немкровь, как и на Меррик. Меня поразило, как сильно я люблю их обоих.

– Вы уверены, что призрак воспользовался моимистрахами, – спокойно заявил он. – Я знал, что вы это скажете еще дотого, как все началось. Но, видишь ли, я прекрасно помню Клодию. Я помню еефранцузский, помню каждую интонацию, ритм речи. Это была действительно Клодия,и пришла она из темноты – из какого-то жуткого места, где ей не найти покоя.

– Тебе известны мои аргументы. – Я покачалголовой. – Что ты теперь будешь делать? Каким бы ни был твой план, не смейчто-либо предпринимать, не поделившись со мной.

– Знаю, mon ami, я прекрасно это сознаю, – ответилон. – Но и ты должен знать, что нам теперь недолго осталось быть вместе.

– Луи, умоляю...

– Дэвид, я устал и хочу просто сменить одну боль на другую.Клодия произнесла нечто, что я никак не могу забыть. Она спросила, готов ли яотказаться ради нее от комфорта и благополучия. Помнишь?

– Нет, старина, ты все перепутал. Она спросила, готов ли тыотказаться от комфорта ради смерти, но она не обещала, что встретит тебя там! Втом-то все и дело. Ее там не будет. Боже мой, сколько лет в Таламаске я изучалистории призраков и их послания, сколько лет я корпел над рассказами тех, ктообщался с фантомами и потом делился своим опытом. Ты можешь думать что угодно озагробной жизни. Это не важно. Но если ты выберешь смерть, Луи, то не сможешьпотом снова вернуться к жизни. Вера закончится. Умоляю, не делай этого выбора.Останься ради меня, если не ради чего-нибудь другого. Останься ради меня,потому что ты мне нужен. И останься ради Лестата, потому что он тоже в тебенуждается.

Конечно, мои слова его не удивили. Он поднес левую руку кгруди и слегка нажал на рану. Лицо исказила гримаса боли, но уже через секундуоно разгладилось. Луи покачал головой.

– Да, я думал, что ради тебя и Лестата нужно остаться жить.Но как же тогда она? Как же наша прелестная Меррик? Что ей понадобится от меня?

Казалось, Луи еще много о чем мог сказать, но внезапнозамолк и нахмурился, потом быстро повернул голову.

– Дэвид, ты слышишь? – взволнованно спросил он. –Дэвид, прислушайся!

Я ничего не услышал, кроме городского шума.

– Что это, дружище? – спросил я.

– Дэвид, послушай. Это вокруг нас. – Он поднялся, неотнимая левой руки от болезненной раны. – Дэвид, это Клодия – ее музыка,ее клавесин. Я слышу его повсюду. Дэвид, она хочет, чтобы я пришел. Я знаю.

Я порывисто вскочил и обнял его.

– Ты не сделаешь этого, друг, ты не можешь так поступить, несказав слова прощания Меррик и Лестату, а оставшихся часов до рассвета на этоне хватит.

Он смотрел куда-то вдаль как зачарованный, глаза блестели,выражение лица смягчилось.

– Я знаю эту сонату. Я ее помню. Клодия любила этопроизведение, потому что Моцарт, когда его написал, был еще совсем ребенком.Неужели ты ничего не слышишь? Но ведь как-то раз ты слышал, вспомни. Прелестнаямузыка. Как прекрасно играет моя Клодия.

Луи рассмеялся каким-то неестественным смехом, и на глазаему навернулись кровавые слезы.