в когерентное глобальное состояние. Однако в первом из представленных случаев степень интеграции в визуальную сцену настолько мала, что контент, предъявляемый эмпирическому субъекту в ходе этих эпизодов, сразу же распознается как таковой, становясь непрозрачным. В случае Ларри, однако, мы видим, как галлюцинаторный характер (феноменально смоделированное отсутствие интенционального содержания) должен быть выведен из контекста. Обезьяна, сидящая на коленях у Рамачандрана, полностью связана с общей визуальной сценой. Лишь в некоторых случаях зрительные галлюцинации Ларри открывают ему свою неверифицируемость благодаря своим квазисенсорным особенностям. В других случаях в результате когнитивной деятельности он вынужден прийти к выводу, что эти переживания не приводят его в непосредственный контакт с внешней реальностью. В этом случае их сознательно осознаваемый репрезентативный характер является инференциальным видом знания. Поэтому они не являются непрозрачными в смысле нашего первоначального определения.

Если понимание происхождения галлюцинаторного содержания утрачивается, мы вскоре переходим границу "настоящих", сложных галлюцинаций и явного бреда (дополнительные примеры см. в Halligan and Marshall 1996; Cahill and Frith 1996; Siegel 1992). Даже в системе, все еще способной распознавать галлюцинаторную активность как таковую, может возникнуть ситуация, в которой симулятивная активность временно становится автономной. Она, так сказать, полностью вышла из-под контроля. В таких случаях феноменальная модель реальности может преходяще обогатиться потоком более или менее стабильных феноменальных артефактов. Даже если система способна феноменально представить их как афункциональные симулякры, как лишние ментальные структуры, не играющие никакой функциональной роли для общей психологической экологии системы, они, как правило, остаются прозрачными на уровне презентационного содержания и элементарной объектной конституции. Именно когнитивно доступное контекстное знание, а не феноменальная непрозрачность, заставляет нас классифицировать их как псевдогаллюцинации. Однако существуют и другие, менее сложные нейрофеноменологические классы состояний, в которых более ранние стадии обработки, по сути, доступны интроспективному вниманию. Если галлюцинации вызываются фармакологическими стимулами (например, приемом внутрь классических галлюциногенов, таких как ЛСД, мескалин, или инъекцией ДМТ), возникает довольно неспецифическое растормаживание нейронной активности в различных областях мозга (Aghajanian, Foot, and Sheard 1968, 1970; Aghajanian, Haigler, and Bennett 1975; Aghajanian 1994; Gustafson and Tapscott 1979; Siegel and Jarvik 1975). Многие галлюциногены действуют на те ядра ствола мозга, которые контролируют общий уровень возбудимости коры. Например, ЛСД оказывает тормозящее действие на нейроны ядра Рафе (Aghajanian et al. 1970). Возникающее состояние повышенной функциональной возбудимости приводит к дестабилизации ранее существовавшего динамического состояния, что, вероятно, является центральным необходимым условием для возникновения галлюциноза. На феноменологическом уровне описания это обычно приводит к увеличению параметра чистой интенсивности презентативного содержания, что сначала приводит к интенсификации простых форм "качественного" содержания на феноменальном уровне. В качестве примера можно привести феноменальные цвета, которые могут быть ярче, чем все, что можно увидеть невооруженным глазом. Функционально презентное содержание все еще коррелирует со стимулами, но, как и в сновидениях, теперь это внутренний источник стимулов, который почти полностью управляет феноменальным содержанием соответствующего аспекта. Если закрыть глаза, это мало что изменит; внешний вход лишь слабо модулирует степень удовлетворения ограничения 9 в сильно возбужденном, галлюцинирующем мозге. ЛСД достоверно вызывает зрительные галлюцинации у большого числа слепых испытуемых (Krill, Alpert, and Ostfield 1963). Первый сложный вид феноменального содержания, который часто появляется, - это бесконтекстные геометрические паттерны, демонстрирующие четыре различные категории "констант формы" (например, парадигматические решетки, паутины, туннели и спирали; подробнее см. Klüver 1967). Поскольку все наблюдатели отмечают константы формы Клювера, эти абстрактные и довольно инвариантные феноменальные свойства потенциально содержат информацию о функциональной архитектуре человеческого мозга, например, об области V1 (отличное недавнее обсуждение см. в Bressloff, Cowan, Golubitsky, Thomas, and Wiener 2001, p. 301). Уже некоторое время существуют подробные математические модели таких низкоуровневых сенсорных галлюцинаций, предполагающие, что они возникают из-за нестабильности состояния покоя вследствие сочетания возбуждающей модуляции и пониженного торможения, что, в свою очередь, выражается в определенных дважды периодических пространственных паттернах, соответствующих только что упомянутым константам формы (напр, Ermentrout and Cowan 1979, pp. 138, 149; см. также Kistler, Seitz, and van Hemmen 1998; расширенную и более конкретную версию оригинальной модели Ermentrout-Cowan см. в Bressloff et al. 2001).

Глобальная доступность более ранних стадий обработки плюс полная диссоциация феноменального и интенционального содержания: Абстрактные геометрические галлюцинации в визуальной области. (Из Bressloff et al. 2001.)

 

Абстрактные геометрические галлюцинации интересны не только с точки зрения исторического возникновения новой и важной научной дисциплины - феноматематики, но и с философской точки зрения, поскольку они демонстрируют возможность разделения феноменального и интенционального содержания. Представленные выше паттерны - это чисто феноменальные формы ментального содержания. Они появляются в сознательном опыте, но у них нет никакой функции для организма и нет объекта, на который они направлены. Функциональный процесс галлюцинации, как таковой, конечно, имеет такую функцию. Как для сложных, так и для простых абстрактных галлюцинаций основополагающим принципом, по-видимому, является непрерывная "попытка" системы установиться в стабильное, низкоэнергетическое состояние, которое, учитывая неожиданные причинные ограничения, все же максимально увеличивает общую согласованность, насколько это возможно. Иногда этот процесс "самокогеренции" происходит в условиях повышенного возбуждения; он замедляется при патологических состояниях, и то, что я назвал выше более ранними стадиями обработки, теперь становится доступным для интроспективного внимания. В сознании появляется новый вид неконцептуального, феноменального содержания, но можно предположить, что сопутствующее состояние не обладает функцией, позволяющей сделать глобально доступной продолжающуюся попытку рестабилизации. Однако давайте будем осторожны: Интересная альтернативная гипотеза может говорить о том, что на самом деле процесс осознанных галлюцинаций был эволюционно выгоден, а именно: он позволяет организму реагировать на тот факт, что некоторые части его субличностного ментального механизма прямо сейчас отчаянно борются за согласованность, более сфокусированным и гибким образом.

Разумеется, существуют и более сложные эффекты, зависящие от контекста. Под действием классических галлюциногенов скорость высших когнитивных операций может ускоряться, что в конечном итоге приводит к полету мыслей и сильной дезориентации. Если количество и скорость активации феноменальных симулякров, наводняющих глобальную феноменальную модель мира, превышают определенный порог, система может оказаться не в состоянии интегрировать их в унитарную модель мира и себя в нем, организуя эти различные галлюцинации в единую "историю". В таких ситуациях могут возникать диссоциативные состояния. Возникают параллельные реальности. Глобальная связность может быть утрачена, поскольку феноменальная модель реальности перегружена таким количеством контента, что начинает расщепляться или растворяться. Коннекционистская метафора для подобной ситуации - это система, которая после искусственного "разогрева" проходит через все большее количество внутренних состояний в единицу времени, которые, однако, становятся все менее стабильными.

Интересно сравнить галлюцинаторное феноменальное содержание с содержанием, возникающим в мультистабильных явлениях. Леопольд и Логотетис (1999) утверждают, что есть три фундаментальных свойства, которые можно найти во всех мультистабильных явлениях: исключительность, неизбежность