Родзянко принял меры, чтобы отречение императора и отказ Михаила были обнародованы в печати одновременно. С этой целью он задержал напечатание первого акта. Он, очевидно, уже предусматривал исход, а может быть, и сговаривался по этому поводу.

Временное правительство вступало в новую фазу русской истории, опираясь формально только на свою собственную “полноту власти”» [413].

В воспоминаниях А.Ф. Керенского дается несколько иное изложение хода совещания у великого князя Михаила Александровича: «В 11.00 [ч.] 4 марта (правильно 3 марта. — В.Х. ) началась наша встреча с великим князем Михаилом Александровичем. Ее открыли Родзянко и Львов, кратко изложившие позицию большинства. Затем выступил Милюков, который в пространной речи использовал все свое красноречие, чтобы убедить великого князя занять трон. К большому раздражению Михаила Александровича Милюков попросту тянул время в надежде, что разделявшие его взгляды Гучков и Шульгин, вернувшись из Пскова, поспеют на встречу и поддержат его. Затея Милюкова увенчалась успехом, ибо они и впрямь подоспели к концу его выступления. Но когда немногословного Гучкова попросили высказать свою точку зрения, он сказал: “Я полностью разделяю взгляды Милюкова”. Шульгин и вовсе не произнес ни слова.

Наступило короткое молчание, и затем великий князь сказал, что он предпочел бы побеседовать в частном порядке с двумя из присутствующих. Председатель Думы, в растерянности бросив взгляд в мою сторону, ответил, что это невозможно, поскольку мы решили участвовать во встрече как единое целое. Мне подумалось, что коль скоро брат царя готов принять столь важное решение, мы не можем отказать ему в его просьбе. Что я и сказал. Вот каким образом я “повлиял” на выбор великого князя.

Снова воцарилась тишина. От того, кого выберет для разговора великий князь, зависело, каким будет его решение. Он попросил пройти с ним в соседнюю комнату Львова и Родзянко.

Когда они вернулись, великий князь Михаил Александрович объявил, что примет трон только по просьбе Учредительного собрания, которое обязалось созвать Временное правительство.

Вопрос был решен: монархия и династия стали атрибутом прошлого. С этого момента Россия, по сути дела, стала республикой, а вся верховная власть — исполнительная и законодательная — впредь до созыва Учредительного собрания переходила в руки Временного правительства» [414].

А.Ф. Керенский эти события в книге «Русская революция 1917» описал следующим образом: «Около десяти утра тронулись в автомобиле без сопровождения к Миллионной, приветствуемые по пути толпами. Нас встретил адъютант, проводил в гостиную. Вскоре появился великий князь, сильно озабоченный. Протянул всем руку, обменялись любезностями. Воцарилась неловкая тишина. Князь Львов и Родзянко сообщили великому князю мнение Временного правительства. Великий князь был очень взволнован, перевозбужден. Пришлось повторять ему многие фразы, он сам повторял какие-то слова. Затем пришла очередь Милюкова, официально участвовавшего в переговорах. Он говорил больше часа с полным спокойствием и хладнокровием, держа речь с явной надеждой на незамедлительное появление Гучкова и Шульгина, которые ему окажут могущественную поддержку. Они действительно вернулись к завершению его выступления, и переговоры с великим князем были на какое-то время отложены.

Мы рассказали им о новом повороте в развитии ситуации, а они в свой черед описали происходившее в Пскове. Кое с кем посовещавшись, Гучков приготовился поддержать Милюкова и объявил, что, если Михаил Александрович подчинится мнению большинства Временного правительства, он, Гучков, прекратит в нем работать. Наконец возобновились переговоры с великим князем. На сей раз слово взял Гучков, но говорил совсем в иной манере по сравнению с Милюковым, четко и кратко. Великий князь заметно утомился, начинал проявлять нетерпение. Когда Гучков закончил, великий князь неожиданно заявил, что хочет частным образом посоветоваться кое с кем из присутствующих, затем принять окончательное решение. Я боялся, что он обратится к Милюкову с Гучковым. Но он сказал:

— Мне хотелось бы побеседовать с князем Львовым и с Михаилом Владимировичем Родзянко.

Тяжесть свалилась с моих плеч, я сказал себе: “Если он хочет поговорить с ними, значит, уже готов отречься”.

Родзянко высказал какие-то возражения, настаивая на совместном обсуждении вопроса, не видя ничего хорошего в приватных консультациях. Бросил на меня вопросительный взгляд, словно ждал разрешения. Я сказал, что мы полностью доверяем друг другу и не можем отказать великому князю в просьбе переговорить перед принятием серьезного решения с людьми, которым он особенно доверяет.

— По-моему, нам не следует отказывать великому князю, — таков был мой окончательный ответ.

Великий князь, князь Львов и Родзянко прошли в другую комнату, мы остались в гостиной. Старались уговорить Гучкова не выходить из Временного правительства даже в случае отречения Михаила Александровича хотя бы несколько дней, пока ему не найдется замена. Наконец он, подумав, вполне успокоился и, видимо, пришел к заключению, что Романовы больше не имеют возможности играть какую-либо роль в истории России.

Вскоре вернулись князь Львов и Родзянко. Через некоторое время за ними последовал великий князь, объявив о решении не брать на себя бремя правления и попросив составить проект отречения.

— Ваше Императорское Высочество, — сказал я, — вы совершаете благородный, поистине патриотический поступок. Обязуюсь довести это до всеобщего сведения и позаботиться о вашей всемирной защите от всех и вся.

Мы обменялись рукопожатием и с того момента сохраняли добрые отношения. Виделись, правда, с тех пор только раз в ночь отправки царя в Тобольск, но слышали от помощников и адъютантов взаимные отзывы друг о друге. Я не раз имел случай оказать услугу великому князю и старался несколько облегчить ему жизнь в новых условиях.

После заявления великого князя Родзянко и большинство министров удалились, а мы с князем Львовым и Шульгиным остались составлять акт отречения» [415].

Участник этого совещания член IV Государственной думы С.И. Шидловский (1861–1922) позднее также дал некоторые уточнения: «Относительно условий, на которых ему надлежало согласиться вступить на престол, среди присутствующих не было единомыслия. Одни считали, что Михаилу Александровичу надлежит принять престол, безусловно, оговорив в манифесте свое отношение к ответственному министерству и полной конституционной свободе, другие же полагали, что ему надлежит поставить свое согласие в зависимость от воли Учредительного собрания, как это и было им сделано в опубликованном им манифесте.

После долгих споров и рассуждений, которому из двух решений отдать преимущество, великий князь просил дать ему время обдумать свое решение и удалился во внутренние комнаты, пригласив с собою Родзянко и князя Львова.

Совещание их продолжалось около часа, по истечении которого Михаил Александрович вышел и объявил свою волю принять престол только в случае желания Учредительного собрания. После этого временный комитет уехал в Таврический дворец, и у великого князя осталось всего несколько человек для составления текста манифеста» [416].