– Пожалей уж кстати и бедных моряков, болтающихся по морю в такую ночку. – Потом он вышел купить свежую сигару.

Джейни думала, как нехорошо, что он бреет затылок и шея у него такая красная и вся в морщинках, и она по думала, какую, должно быть, тяжелую жизнь он ведет, и, когда он вернулся, она спросила его, почему он не перейдет на другую работу.

– На какую это? В доках, что ли? Оно, положим, в доках ребята загребают монету, но только, черт побери. Джейни, я все-таки предпочитаю шататься по свету. Все-таки новые ощущения, как сказал один парень, взлетая на воздух.

– Да нет, вот у нас в конторе служит много молодых людей, которые в подметки тебе не годятся, и все они на спокойной, чистой работе… и у них есть будущее…

– Ну, мое будущее все позади… – со смехом сказал Джо. – Могу вот еще отправиться в Перт-Амбой служить на пороховом заводе, только, видишь ли, предпочитаю взлетать на свежем воздухе.

Джейни опять заговорила о войне и о том, как бы она хотела, чтобы Америка вступилась за спасение цивилизации и за маленькую, беспомощную Бельгию.

– Будет тебе чушь молоть, Джейни, – сказал Джо и широким жестом своей большой красной руки словно разрубил воздух над скатертью. – Ровно ничего вы здесь не понимаете… Вся эта проклятая война – гнусность от начала до конца. Почему, скажи ты мне, не нападают лодки на суда Французской линии? А очень просто. Потому что лягушатники столковались с колбасниками, что если, мол, колбасники оставят в покое их пароходы, то они не будут бомбардировать с воздуха германские фабрики в тылу. Вот и надо нам сидеть смирно и продавать им снаряды и ждать, покуда они друг друга разнесут в щепы. А эти голубчики в Бордо, в Тулузе, в Марселе гребут полны карманы золота, когда их же собственные сыновья тысячами дохнут на фронте… И у цинготников то же самое… Верь мне, Джейни, эта чертова война – такая же мерзость, как и все остальное.

Джейни заплакала.

– Ну неужели ты не можешь не браниться и не чертыхаться на каждом шагу?

– Прости, сестренка, – смиренно сказал Джо, – но что я такое – просто бродяга, а бродяге это как раз и пристало, только не надо ему связываться с такой щеголихой, как ты.

– Да нет, ты меня вовсе не так понял, – вытирая слезы, сказала Джейни.

– Ну полно. А про шаль-то я и позабыл.

Он развязал бумажный сверток и тряхнул его. На стол выпали две испанские шали: одна черного кружева, другая зеленого шелка с вышитыми большими цветами.

– О, Джо, зачем же мне обе… Ты оставь одну для своей подружки.

– Ну, девушкам, с которыми я знаюсь, такие вещи не к лицу… я их тебе купил, Джейни.

Джейни подумала, что шали действительно очень хороши, и решила, что одну из них она подарит Элизе Тингли.

Они пошли в «Ипподром», нотам было не очень весело. Джейни не любила такие зрелища, а Джо совсем засыпал. Когда они вышли из театра, было холодно. Жесткий, колкий снег крутил по Шестой авеню, почти скрывая эстакаду надземки. Джо довез ее до дому на такси и оставил у дверей, отрывисто буркнув: «Пока, Джейни!» Она с минуту стояла с ключом в руке у дверей, глядя, как он, сгорбившись и вразвалку, шагал по направлению к 10-й стрит и пристаням.

В эту зиму Пятая авеню каждый день была разукрашена флагами. Каждый день за завтраком Джейни жадно читала газеты, в конторе только и было разговору, что о германских шпионах, о подводных лодках, о зверствах и пропаганде. Однажды утром Дж. Уорда посетила французская военная миссия, красивые бледные офицеры в красных галифе и синих мундирах, увешанных орденами. Самый молодой из них был на костылях. Все они были тяжело ранены на фронте. Когда они ушли, Джейни и Глэдис едва не поссорились, потому что Глэдис заявила, что офицеры просто бездельники и что лучше бы составили миссию из солдат. Джейни уже подумывала, не сказать ли ей Дж. Уорду про германофильство Глэдис: может быть, это ее долг перед родиной. А вдруг Комптоны шпионы, недаром они жили под вымышленным именем. Бенни был социалист или еще хуже, она знала это. И она решила быть настороже.

В тот же день в контору пришел Дж. Г. Берроу. Джейни весь день провела в кабинете Уорда. Они обсуждали позицию президента Вильсона и нейтралитет, и положение на фондовой бирже, и отсрочку с вручением ноты по поводу «Лузитании». Дж. Г. Берроу был принят президентом. Он был членом комитета, организованного для посредничества между железнодорожными компаниями; и Братствами, угрожавшими стачкой. Джейни он понравился гораздо больше, чем во время поездки по Мексике, и, когда он, уходя, встретил ее в вестибюле, она охотно разговорилась с ним, и, когда он предложил ей пообедать вместе, она согласилась, чувствуя себя при этом чертовски задорной.

В этот приезд Берроу часто водил Джейни по театрам и ресторанам. Джейни это нравилось, но, когда он пробовал фамильярничать в такси по дороге домой, она каждый раз одергивала его, напоминая про Куини. Он никак не мог понять, откуда она узнала про Куини, и рассказал ей, как это было и как долгое время эта женщина вымогала у него деньги, но теперь он получил развод и она уже ничего не может сделать. Заставив Джейни поклясться, что она ни единой душе этого не откроет, он рассказал, что путем обхода закона он был женат на двух женщинах одновременно и что Куини одна из них, но что теперь он развелся с обеими и, в сущности, Куини ни на что претендовать не может, но газеты всегда выискивают всякую грязь и особенно охотно постараются очернить его, потому что он либерал и всей душой предан рабочему делу. Потом он заговорил об искусстве жить и заявил, что американские женщины не понимают этого искусства, по крайней мере женщины типа Куини. Джейни очень ему посочувствовала но когда он предложил ей выйти за него замуж, расхохоталась и сказала, что этот вопрос действительно нужно проконсультировать с консультантом. Он рассказал ей всю свою жизнь: и как он был беден в детстве, и как служил на станции агентом и кладовщиком и кондуктором и с каким энтузиазмом он вошел в работу Братства, и как разоблачительные статьи о положении на транспорте дали ему имя и деньги, так что все старые товарищи считают что он продался, но что, видит бог, это не так. Джейни' вернувшись домой, рассказала Тингли о его предложении, но ни словом не упомянула о Куини или двоеженстве и все они смеялись и дразнили ее, и Джейни приятно было что ей сделала предложение такая важная персона и она удивлялась про себя, почему это ею интересуются такие замечательные люди, и ей только не нравилось, что у них всегда бегающие глаза, и она не могла решить, хочет она выходить за Дж. Г. Берроу или нет.

На другое утро в конторе она нашла в «Деловом справочнике» имя Берроу Джордж Генри[171], публицист но ей уж не казалось, что она когда-нибудь сможет его полюбить. Дж. Уорд сегодня был как-то особенно озабочен и бледен, и Джейни было так его жаль, что она совсем забыла о Дж. Г. Берроу. Ее позвали на частное совещание Дж. Уорда с мистером Роббинсом и юристом-ирландцем О’Греди и спросили ее, не будет ли она против, если они заведут на ее имя отдельный сейф для хранения ценностей и откроют ей счет в банке Они основывают новое общество. Были причины, по которым эти меры могли оказаться необходимыми. В новом концерне мистер Роббинс и Дж. Уорд будут располагать более чем половиной всех акций, но работать будут на жалованье. Мистер Роббинс казался очень озабоченным и слегка пьяным, он все время закуривал и забывал папироски на краю стола и все твердил: