Путешествие утомляло колдуна. Слишком легко достались ему магия и любовь. Все доставалось слишком легко… или оставалось навсегда недоступным…

Клетка шла за ним следом. Хабзур, лишившись пальца на ноге и на руке, превратился в голый скелет и громыхал костями при каждом шаге клетки.

Впереди, окутанный серо-зеленой дымкой, показался полуразрушенный дом. Зайрек поднялся по полусгнившей лестнице, прошел по запущенному саду, где местами обнажилась горная порода. Двери заскрипели, болтаясь на ржавых петлях. Всю мозаику растащили воры. Сквозь разбитые окна ветер задувал водяные брызги — опять собиралась буря: Морской Народ преследовал Зайрека… Соленая вода давно затопила погреба дома, где из разбитых кувшинов росли теперь морские травы.

Уныние развалин привлекло болезненное воображение Зайрека. Вероятно, этот дом наложился на призрачный образ разрушенной крепости в пустыне, где безумные благочестивые старцы дурно обращались с ним, пытаясь изгнать «демона», и по-дурацки гладили его по голове. Тогда ему было девять лет, и звали его Зайремом. «Да не построй себе дворца в этом мире…» Какая ирония: поддавшись всем искушениям и попав во все западни, от которых его предостерегали старцы, Зайрек все еще сохранил в душе их стремление к нищете.

И все же, используя свое искусство и людей, заколдованных и уведенных им из города, а также то, что эти люди притащили оттуда, Зайрек привел дом в порядок. На пол легли мягкие толстые ковры, на окнах зашевелились тяжелые занавеси, дом ломился от всевозможных предметов роскоши, украденных или добытых еще более зловещими способами. Время от времени сюда приходили женщины. Они, как во сне, брели по дороге вдоль берега, поднимались по лестнице, шли по запущенному саду, входили в дом и направлялись прямо к черному ложу под черным балдахином. Эта кровать с резными черными столбиками и черным бархатом — случайно или с мрачным умыслом — напоминала могилу. Время от времени в доме для развлечения Черного Мага умирали люди — хотя Зайрек получал от их просьб, мук и смертей не слишком большое удовольствие. Он завидовал их смерти, вернее, прилагал все усилия, чтобы заставить себя хоть что-нибудь почувствовать — зависть, боль, гнев. Но все чувства и ощущения истлели в его сердце. Даже жестокость стала привычкой Зайрека.

Несмотря на то, что дом кишел колдовством, однажды туда все же отважились прийти королевские сборщики налогов. Зайрек соответствующим образом обошелся с незваными гостями, а сам отправился к королю. А потом король, вообразив себя псом, грыз кости и взгромоздился на суку.

Со скелетом морского короля Зайрек обращался чрезвычайно экономно. Он разделил скелет на множество частей, и, когда начиналась буря, колдун выходил на башню, произносил, обернувшись к морю, речь и только после этого швырял волнам очередную порцию костей. Проходили месяцы, годы. Бури стали случаться все реже, словно Морской Народ Сабла тоже устал от гнева и ссор.

Как медленно тянется время! Жизнь, лишенная смысла, — то, о чем старая ведьма предупреждала его мать, когда та настойчиво требовала для сына ужасного огня неуязвимости. «Нет такого блага, вместе с которым не шла бы беда». Зайрек размышлял над этим изречением в долгие тихие вечера, когда море, казалось, заполняло небо и землю своими бликами и серебряное безмолвие ненадолго окутывало Зайрека. Почему случилось так, что он, кому столь многое дано, может употреблять это только во зло и страдать от этого? Если б он был уязвим и невежествен, он мог бы найти счастье и покой в жизни — и для себя, и для других. Его толкнули к Злу, но Зло отвергло его. Азрарн устами старика мага отверг его. Почему же тогда Зайрек не вернулся к своей поруганной невинности, не постарался починить разорванные одежды? Потому что он никогда не творил Добра иначе, чем из страха сотворить Зло. Однако Зло больше не было угрозой, и, как ни странно, во зло оборачивалось все, за что бы ни брался Зайрек.

Однажды Зайрек попытался совершить доброе дело. Он шел по городу. Двери, как обычно, захлопывались при его приближении, а люди, оставшиеся на улицах, как обычно, низко кланялись и бледнели. Вдруг колдун увидел маленького мальчика, по недосмотру матери оставшегося играть возле дома. Что-то в этом ребенке почти тронуло Зайрека: может, рыжеватый оттенок его волос напомнил чародею о Симму, хоть глаза мальчугана и не были зелеными. Зайрек сотворил из воздуха нечто, напоминающее по виду обычный леденец, и протянул его ребенку, который без лишних вопросов принял подарок. Вдруг откуда-то примчалась его мать. Она схватила ребенка, прижала к груди и с ужасом уставилась на колдуна. Чародей, продолжая опыт, сказал с необычной для него мягкостью:

— Проси у меня чего хочешь.

— Спаси моего сына, которого ты отравил! — тут же пронзительно выкрикнула женщина.

— Нет, я не отравил его, — промолвил Зайрек и вытянул вперед руку.

Женщина отпрянула от него и, споткнувшись, выпустила ребенка. Он упал на мостовую, размозжив череп о камни.

Хоть Зайрек и понимал, что все произошло из-за страха, который он внушал людям в этом городе, он все же принял эту смерть как знамение. Зло, должно быть, сопутствовало ему, как кружащиеся вороны — виселице.

Несколько лет спустя, когда Зайрек очутился перед настоящей виселицей с дергающимся на веревке убийцей, кто-то заговорил за его спиной, назвав чародея его старым именем.

Кто-то заговорил, и пронизывающий, но приятный холод охватил Зайрека. Он вдруг понял, что за спиной у него стоит Владыка Смерти.

Солнце зашло, наступила ночь. Зайрек сидел и при свете алебастрового светильника, украденного из королевской усыпальницы рабами Черного Мага, читал черную пергаментную книгу с серебряными буквами. Книга содержала некоторые сведения и наставления, касающиеся наиболее опасных областей черной магии — воскрешения мертвых и тому подобных хитростей. Зайрек лениво просматривал ее, и тут до него донесся некий звук, побудивший отложить пергамент в сторону.

Никто не входил теперь в жилище Зайрека, кроме несчастных, вызванных его чарами. Все хорошо знали, что страшные заклятия охраняют это место. Однако странный звук повторился — словно металл ударил в каменный пол — кто-то вошел в дом, и его не пугали чары колдуна.

Зайрек осветил свой путь колдовскими огнями, спустился в зал с каменным полом и огляделся.

Занавеси колыхались на ветру, и жуткие тени танцевали на стенах. В огромных канделябрах тускло горели свечи из желтого воска. Крыса, обгрызавшая одну из них, метнулась по каменной кладке. На золотой подставке покоилось то, что осталось от Хабзура, — череп, который Зайрек пока оставил у себя. Колеблющееся пламя свечей не освещало высокого, вырезанного из черного дерева кресла — оно само испускало странное сияние. Зайрек подошел ближе и увидел, что в нем сидит человек в белом плаще, с накинутым на голову белым капюшоном. В правой руке, обтянутой белой перчаткой, незнакомец держал железный посох, обвитый золотой лентой. Этим посохом он и стучал по каменному полу, чтобы привлечь внимание Зайрека.

Вдруг по телу чародея прокатилась волна какой-то испуганной радости, подобной той, которую юноша или женщина испытывают от неожиданной встречи с позабытым любовником. Зайрек дрожал, и сам удивлялся этому. Человек в капюшоне очень медленно поднял голову. Белый капюшон обрамлял темноту. В ней, словно пара бесцветных огней, горели глаза.