– Вот теперь – спокойной ночи, - сказал колдун и вышел из спальной комнаты, а я осталась одна.

Будто меня подхватил ураганный вихрь, покружил, донес до постели и бросил, улетев в дальние дали.

Наверное, можно было позвать Летицию, чтобы вскипятила воды и положила в постель грелку, но я решила не беспокоить служанку. Вполне смогу раздеться сама. Сняв синее платье, я повесила его в шкаф и долго смотрелась в зеркало. Вирджиль сказал, что в нем не покажется королева. Получается, королева общалась с сэром Томасом? Эта мысль мне совсем не понравилась, и я решила поскорее лечь спать, чтобы ни о чем не думать.

Спала я беспокойно, постоянно просыпаясь, и видела во сне мавра, блестевшего белыми зубами, и колдуна, зло блестевшего глазами. Были ещё другие сны – неясные, тревожные, где постоянно лилась кровь.

Проснувшись, я увидела полную луну, глядевшую в окно моей комнаты. Туман закрывал её прозрачной вуалью, превращая в белое размытое пятно.

Сев в постели, я прислушалась: в замке было тихо, как в склепе. Часы в холле пробили три раза – самое колдовское время. Лучше всего было бы свернуться клубочком под одеялом и спать дальше, загадав сон поприятнее, но я не хотела спать – и тело, и душа отдохнули, я была полна сил и… странных желаний.

Увидеть Вирджиля Майсгрейва – вот что казалось важным.

Зачем? Для чего?..

Не знаю. Но я должна была его увидеть. Я хотела его увидеть.

Накинув халат поверх ночной рубашки, надев туфли, я вышла в коридор, не взяв ни свечи, ни светильника. Спальню графа я нашла безошибочно, как притянутая серебряной нитью. Дверь была прикрыта неплотно, и в щелку лился золотистый свет. Я толкнула дверь и вошла.

Колдун полулежал в кресле, свесив голову и закрыв глаза. Правая рука свисала почти до пола – белая, будто выточенная из мрамора, рубашка на груди полурасстегнута и заляпана бурыми заскорузлыми пятнами.

Кровь?!. Ведь я знала! Чувствовала!

- Милорд? Вирджиль? – дрожащим голосом позвала я, бросаясь к колдуну, но обнаружила, что он всего лишь спит.

Грудь мерно вздымалась и опускалась, от него нестерпимо пахло вином, рядом с креслом на полу стоял пустой бокал, а на столе – такой же пустой графин.

Пьян. И облился вином. Я выпрямилась, с досадой перебросив распущенные волосы на спину. Напился, а я переволновалась. Как глупо.

С презрением посмотрев на пьяного колдуна, я хотела уйти, но тут заметила кое-что, чего не замечала раньше. Цепочка. Крепкая латунная цепочка. А на ней – подвеска в виде трех ключиков на связке. И ключики были тоже из латуни.

[1] Граф имеет в виду английское написание слова «невинность» - chastity, в то время как имя Хлоя пишется «Сhloe».

Это открытие потрясло меня ещё сильнее, чем портрет, на котором была изображена женщина с моим лицом. Браслет был при мне, и я сравнила цвет металла, поднеся руку к подвеске на цепочке колдуна. Цвет металла и на браслете и на подвеске совпадал. Может ли быть такое, что это – две части одного украшения?

Стараясь не потревожить спящего колдуна, я взяла один из крохотных ключиков и приложила его к замочку на браслете. Ключик подошел идеально – замочная скважина была выточена точно под него. В замочке вдруг что-то негромко щелкнуло, дужка отскочила, и замочек свалился с браслета, затерявшись в ворсе ковра. Я наклонилась, чтобы поднять его, но тут произошло что-то странное – в глазах у меня потемнело, голова закружилась, и я рухнула на колени, сжимая ладонями виски, потому что мне показалось, что сейчас мозг взорвется. Сотни, тысячи картин пронеслись в моем сознании – будто я переживала жизнь с ускорением.

  Сначала эти картины были отрывистыми – они неожиданно начинались и так же неожиданно обрывались в темноту…

Вот я вижу даму с портрета – Неистовую Джейн, но в моих мыслях она была мамой, а рядом сидел отец – смеющийся, черноволосый, молодой. Мама держала меня за руку, помогая направить указательный палец на незажженную свечу и подсказывает: «Просто представь, что сейчас вспыхнет огонек…». Свеча стоит шагов за десять от нас, и я раз за разом напрягаю руку и морщу лоб, представляя огонь, но ничего не получается… «Старайся, старайся!», - подбадривает меня мама. И я стараюсь, изо всех сил! Свеча вспыхивает синим огнем, а вслед за ней вспыхивает и занавеска на окне. Я плачу, мне страшно, но отец со смехом затаптывает пламя, а мама подхватывает меня на руки и кружит по комнате. «Не надо плакать, - говорит она весело, и я виду, какая она молодая и красивая, и какие у нее пушистые ресницы, и какие блестящие, ясные глаза, - да, магия такая - страшная, опасная, как стихия. Это все равно, что приручить бурю. Опасно, но так увлекательно»…

…я живу в домике, окруженном высоким забором. Я играю во дворе, но мне запрещено выходить на улицу. Мама тоже не выходит, а папа выходит и приносит корзину с хлебом, мясом и овощами, а мне – игрушки и сладости…

…мама учит меня приманивать бабочек при помощи магии – чтобы садились на ладонь без боязни, а отец катает на закорках, изображая коня...

…я просыпаюсь ночью, потому что мама будит меня – будит торопливо, просит быть послушной девочкой. «Молчи, - шепчет она и целует меня быстро, часто, крепко, - это такая игра, понимаешь? Ты должна молчать, чтобы ни случилось. Обещаешь?». Она не дожидается ответа, а усаживает меня в сундук дает мне куклу, сбрасывает в сундук мою одежду, обувь, мои игрушки. Мне не нравится, что деревянный волчок свалился на дно и теперь больно впивается в бок, но мама уже закрывает крышку сундука. Я слышу, как щелкает замок…

…мне не нравится сидеть в сундуке – здесь темно, душно, и нельзя выпрямиться. Но мама велела быть послушной и молчать, и я молчу. Мне слышен мамин голос, но слов я разобрать не могу. Она что-то быстро и жалобно говорит, потом кричит, потом кричит ещё сильнее. Что-то падает, разбивается, мамин крик прерывается резко, и становится тихо…

…я тихонько стучу в стенку сундука, потому что мне скучно и неудобно – волчок впивается в бок, и я никак не могу его достать. Мне никто не отвечает, я стучу сильнее, ещё сильнее, зову маму, папу, начинаю плакать, и вдруг крышка резко поднимается. Свет больно ударяет в глаза, я щурюсь, пытаюсь подняться, но ноги затекли. «Мама», - хнычу я и вижу, что сундук открыла не моя мать. Сундук открыл незнакомый мне юноша – черноволосый, с огромными прозрачными глазами, зелеными, как изумруды. Лицо у него перепачкано кровью, он смотрит на меня, а потом говорит: «Здравствуй, я – Вирджиль. А ты кто?». Мама сказала, чтобы я молчала, и я молчу, ничего не отвечаю. «Ты умеешь говорить? - допытывается он. – Сколько тебе лет?». Подумав, я откладываю куклу и показываю ему четыре пальца. Мне четыре. Я снова хочу подняться, но теперь уже юноша не позволяет мне вылезти из сундука. «Давай поиграем?», - говорит он весело, но голос дрожит. Я не хочу играть, мне уже не хочется играть, и я отрицательно качаю головой. Но юноша вытаскивает из сундука мой платок и завязывает мне глаза. «Это такая игра, - говорит он весело и торопливо. – Сейчас мы с тобой полетим в сказочную страну! Только глаза открывать запрещается! Поняла?». Он берет меня на руки и куда-то несет, а я тихонько сдвигаю повязку, потому что мама не разрешала выходить из дома…