Вот и все. Закончилось без единой ошибки. Пока жрецы и авгуры снимали с голов покровы и спускались с Капитолийского холма по направлению к Форуму, младшие жрецы, которые были профессиональными исполнителями ритуала жертвоприношения, начали приводить все в порядок. С помощью лебедки и люльки они подняли с земли огромную тушу и водрузили ее на погребальный костер, затем поднесли факел, сопровождая все это песнопениями. Рабы носили ведра с водой, чтобы смыть с земли последние следы крови. Уже разносился чудесный аромат — жареное мясо и дорогие благовония, которые Цезарь купил и разложил среди бревен костра. Кровь на алтаре будет оставлена до тех пор, пока туша вола не превратится в золу, а потом смоют и ее. А шар золота был уже на пути в казну, где он будет помечен именем дарителя с указанием причины и даты события.

Угощение, устроенное потом в храме Юпитера Статора на высоте Велия на вершине Римского Форума, прошло так же безупречно, как и жертвоприношение. Пока Цезарь ходил среди гостей, призывая их отведать угощения и обмениваясь любезностями, множество глаз оценивающе смотрели на него. Эти глаза раньше просто не замечали молодого Цезаря. Теперь он по положению и по рождению стал их соперником на политической арене, а его манеры, его стать, выражение его красивого лица — все говорило о том, что он пристально наблюдал за всеми.

— Он напоминает твоего отца, — сказал Метелл Пий Катулу, упоенный своим успехом, ведь ему удалось провести церемонию четко, не заикаясь.

— В этом нет ничего удивительного, — ответил Катул, рассматривая Цезаря с инстинктивной неприязнью. — Мой отец был из Цезарей. Он симпатичный. Это я еще мог бы вынести. Но я не уверен, что смогу выдерживать его ужасное самомнение. Только посмотри на него! Намного моложе Помпея! А вышагивает так, словно владеет всем миром.

Поросенок постарался найти оправдание:

— Ну а как бы ты чувствовал себя на его месте? Он освободился от этого ужасного фламината.

— Может статься, что мы будем проклинать тот день, когда позволили Сулле убедить нас освободить его, — сказал Катул. — Видишь его там, с Суллой? Два сапога — пара.

Пораженный Поросенок в упор смотрел на Катула. Катул готов был откусить себе язык. На какой-то момент он забыл, что перед ним не Квинт Гортензий. Он уже привык к тому, что его шурин всегда рядом, готовый выслушать его. Но Гортензия не было, потому что, когда Сулла проинформировал жреческие коллегии о том, кто войдет в них, имени Квинта Гортензия не прозвучало. И Катул посчитал решение Суллы непростительным. Такого же мнения держался и сам Квинт Гортензий.

Не ведая о том, что оскорбил Катула, Сулла тем временем беседовал с Цезарем, стараясь получить от него интересующие его сведения.

— Ты не усыпил свою жертву. Колоссальный риск, — заметил он.

— Я любимец Фортуны, — ответил Цезарь.

— Почему ты так думаешь?

— Ты только посмотри! Меня освободили от фламината. Я выжил после болезни, от которой обычно умирают. Ты не убил меня. И я с заметным успехом обучаю своего мула подражать аристократическому коню.

— У твоего мула есть имя? — усмехнулся Сулла.

— Конечно. Я назвал его Вислоухий.

— А как ты называл своего очень аристократичного коня?

— Буцефал.

Сулла затрясся от хохота, но ничего не сказал. Он оглядел присутствующих, а после молвил, протянув руку:

— Для восемнадцатилетнего юноши ты все замечательно устроил.

— Я следую твоему совету, — сказал Цезарь. — Поскольку я не способен смешиваться с толпой, я решил, что даже этот мой первый прием должен быть достойным моего имени.

— О да, ты заносчив. Не переживай, Цезарь. Это незабываемое угощение. Устрицы, кефаль, тибрская рыба, перепела — такой пир стоил тебе состояния.

— Конечно, больше, чем я могу позволить себе, — спокойно ответил Цезарь.

— Тогда ты расточитель, — только и сказал Сулла.

Цезарь пожал плечами:

— Деньги — это инструмент, Луций Корнелий. Мне все равно, есть они у меня или нет. Возможно, ты находишь, что деньги существуют для того, чтобы их копить. Я считаю, что деньги должны находиться в постоянном движении. Иначе они застаиваются. Так же и экономика. Отныне все деньги, которые встретятся на моем пути, я буду тратить на мою карьеру.

— Это прямой путь к банкротству.

— Я всегда справлюсь, — спокойно ответил Цезарь.

— Почему ты так уверен?

— Потому что я — любимец Фортуны. Мне сопутствует удача.

Сулла вздрогнул:

— Это я — любимец Фортуны! Это мне сопутствует удача! Но помни: за удачу приходится платить. Фортуна — ревнивая и требовательная любовница.

— Но зато самая лучшая! — воскликнул Цезарь и засмеялся так заразительно, что все замолчали.

Многие из присутствующих надолго запомнят этот смех Цезаря и часто будут потом вспоминать — не потому, что у них возникли какие-то предчувствия, а потому, что он обладал двумя особенностями, которых они не имели: он был молод и красив Конечно, он не мог уйти, пока прием не покинет последний гость, а разошлись все много часов спустя. К тому времени Цезарь успел составить свое мнение о каждом из присутствующих. Таков уж был склад его ума — всегда откладывать в памяти все с чем сталкивался. Да, интересная компания — таков был его вердикт.

— Но я не увидел никого, с кем захотел бы подружиться, — сказал он Гаю Матию на рассвете следующего дня. — Ты не захочешь пойти со мной? Ведь ты должен отслужить свои десять кампаний.

— Нет, спасибо. Не хочу уходить так далеко от Рима. Я подожду назначения. Надеюсь, это будет Италийская Галлия.

Прощание оказалось долгим. В душе желая как можно скорее с ним покончить, тем не менее Цезарь вынес все с терпением, на какое был только способен. Самое худшее во всем этом оказалось желание многих пойти с ним, хотя он наотрез отказался взять с собой кого-либо, кроме Бургунда. Его двое личных слуг были только что куплены — прекрасное начало с людьми, не знающими его матери.

Наконец он простился с Луцием Декумием и его сыновьями, братьями из таверны перекрестка, Гаем Матием, слугами матери, Кардиксой и ее сыновьями, сестрой Ю-ю, женой, матерью. Затем Цезарь оседлал своего ничем не примечательного мула и уехал.

Не прошло и двух месяцев, как Сулла решил, что Рим привык к присутствию проскрипционных списков. Массовое убийство осужденных оказалось чуть более утонченным, чем резня, устроенная Марием в течение нескольких дней его седьмого консульства. Улицы Рима не были залиты кровью, не громоздились груды тел на Нижнем Римском Форуме. Тела осужденных (Сулла запретил хоронить жертвы и совершать над ними погребальные ритуалы) тащили мясными крюками, зацепив за грудину, к Тибру и бросали в его воды. Только головы складывали на Нижнем Римском Форуме по периметру общественного фонтана, известного под названием Сервилиева бассейна.