доме и обоим одновременно в ванную нужно, и понятно, что Бобу хочется самостоятельности, раз он теперь сам зарабатывает. Но как ему быть? На свое нынешнее жалованье ему одному не прожить, да если б и можно было, хорошего в этом мало, молод ведь, долго ли попасть в беду. Я его новых дружков не одобряю, толкутся у нас с утра до ночи, знаете, как у них принято. Он с ними знакомится в хоккейном клубе, где по субботам бывает. Зарабатывают они почти все больше, чем он, либо просто кажется, что у них свободных денег больше, а в такие молодые годы вредно с теми водиться, у кого денег больше. Начинают завидовать, обиженными себя считают. Мне одно время казалось, что Боб неравнодушен к Бетти Рейнелдс, знаете, дочка миссис Рейнелдс, очень они хорошие люди, и в теннис все с ней играл, и соседи заметили, как они дружат, а теперь он на нее и не смотрит, все со своими хоккейными дружками. Я ему как-то в субботу говорю: давай, мол, пригласим Бетти к чаю, а он мне: «Приглашай, если хочешь». Она и пришла, хорошенькая такая, прямо картинка, а он что выкинул? Ушел из дому и до самого ужина пропадал. Такого, само собой, ни одна девушка не стерпит, она теперь, можно сказать, обручилась с сыном миссис Андерсон, тем, что радиоприемниками торгует.

— А взять нашу Лилли. Вы знаете, как ей хотелось стать маникюршей. Отцу это не нравилось, он долгое время и слышать об этом не хотел. Говорил, что это только предлог, чтобы держаться за руки, но я ему сказала: «Если девочке этого хочется и если она может этим хорошо заработать, так надо родной дочери доверять, а не становиться ей поперек дороги». Я-то, понимаете, держусь современных взглядов. Я так ему и сказала: «Мы не в викторианское время живем». Ну и теперь у нее очень приятная работа. На Бонд-стрит, и отношение к ней хорошее, и никаких жалоб мы не слышим, только вот человек, с которым она там познакомилась… он ей в отцы годится… во всяком случае, уже в летах, но очень интересный — седые усики, такие аккуратненькие, настоящий джентльмен, и автомобиль у него «моррис-оксфорд». По воскресеньям он возит ее кататься, а иногда заходит за ней к концу работы и водит в кино и со мной и с мужем моим всегда так вежливо разговаривает, от такого человека, как он, чего же другого и ждать, а на днях он нам всем прислал билеты в театр. Обходительный такой, меня, поверите ли, называет «ма»… Надеюсь, что ничего дурного тут нет…

— Ну а наш Боб…

В Беркемстеде они вышли, и в купе сел мужчина в светло-коричневом костюме, достал записную книжечку и вечную ручку и стал решать задачки, которые у него, судя по всему, никак не решались. «Может быть, он все отдал своей дочери?» — подумал Адам.

В Даутинг он поехал автобусом, который довез его до деревни с заправочными станциями. Оттуда пешком дошел до ворот парка. К его удивлению, ворота были открыты настежь, и, приближаясь к ним, он чуть не попал под огромную разболтанную машину, въехавшую в парк на большой скорости; на секунду перед ним мелькнули два злобных женских глаза, с презрением глянувшие на него из заднего окошечка. Еще больше удивило его объявление, повешенное на центральном столбе ворот: «Не входить, кроме как по делу». Пока он шел к дому, его с грохотом обогнали два грузовика. Потом появился какой-то человек с красным флажком.

— Эй, здесь прохода нет. Перед домом сейчас начнут, уже зарядили. Кругом ступайте, коли надо, мимо конюшен.

Лениво прикидывая, о каком оружии идет речь, Адам двинулся по указанной ему тропинке. Он ожидал услышать выстрелы, но до слуха его донеслись только отдаленные крики да еще как будто звуки струнного оркестра, и он заключил, что день для охоты выдался у полковника неудачный. Так или иначе, охотиться возле собственного дома, и притом под аккомпанемент струнного оркестра, — занятие странноватое, и Адам по привычке стал сочинять заметку для «Хроники»:

Полковник Блаунт, отец прелестной Нины Блаунт, упомянутой выше, теперь лишь изредка наезжает в Лондон. Зато он увлекается охотой в своем поместье в Бакингемшире. Его охотничьи угодья, едва ли не самые богатые дичью во всем графстве, расположены прямо перед домом, и ходит много забавных анекдотов о гостях, нежданно-негаданно оказавшихся на линии огня… Одно из чудачеств полковника Блаунта состоит в том, что он стреляет особенно метко под звуки скрипки и виолончели. (Сходной причудой известен мистер Рыжик Литлджон — тот может ловить рыбу только под звуки флажолета…)

Не прошел он и двухсот шагов в обход дома, как его опять остановили. На этот раз путь ему преградил человек в сутане, в необъятных епископских рукавах из белого батиста и алой мантии с капюшоном. Он курил сигару.

— Какого черта вы здесь околачиваетесь? — спросил епископ.

— Мне надо повидать полковника Блаунта.

— Нельзя. За него там как раз принялись.

— Боже мой! А что он такого сделал?

— Да ничего особенного, он просто один из веслеанцев — мы сегодня хотим покончить с толпой, благо погода держится.

Адам молчал, подавленный столь бесчеловечным фанатизмом.

— А вы-то к старичку по какому делу?

— Теперь это, пожалуй, не имеет значения… Я хотел ему рассказать, что работаю в «Эксцессе».

— Серьезно? Что же вы сразу не сказали? Всегда приятно встретиться с джентльменом прессы. Курите?

Из-за епископской пазухи появился большой портсигар.

— Я, сами понимаете, епископ Филпотс. — Он подхватил Адама под руку, рискуя смять свой широченный рукав. — Вам, вероятно, интересно посмотреть, что там делается? Сейчас они, скорее всего, допевают последний гимн. Нелегкая работенка, скажу по чести, и организация не всегда на высоте. Вот хоть вчера — заставили мисс Латуш прождать полдня, а когда взялись за нее, свет был такой паршивый, что совсем ее изуродовали — мы вечером, после обеда, прокрутили все кусочки, — таких безобразных ошметков вы в жизни не видывали, многие даже узнать невозможно. Мы не решились показать их ее мужу — он был бы вне себя, несколько штук отобрали и сохраним, а остальное выкинули. Вы что это, вас не тошнит ли? Как сразу позеленели. Или сигара слишком крепкая?

— А она… она тоже была веслеанка?

— Дорогой мой, она играет главную роль. Она — Селина, графиня Хантингдонская… Ну вот, отсюда вам будет видно, как они работают.

Они обогнули крыло дома и теперь могли обозреть лужайку перед главным фасадом, где царило деловитое