Рейстлин не слышал их спора, не слышал он и пронзительных голосов своих товарищей по заключению, в основном кендеров. Кендеры были полны энергии и возбуждения, ведь для них день выдался особенно удачный — потасовка, суматоха, убийство, и что самое замечательное, превращение одного из их народа в гиганта. Такого номера даже сам дядюшка Пружина не выкидывал. Кендер–великан, переходящий вброд моря и прыгающий с верхушки одной горы на верхушку другой, с этого дня стал популярнейшим героем кендерских песен и легенд. Если случалось так, что вечером не всходили ни белая, ни алая луны, то всем было известно, что это кендер–великан «взял их взаймы».

Кендеры, которым не терпелось обсудить это выдающееся событие, постоянно вбегали и выбегали из камер друг друга, открывая замки чуть ли не до того, как стражники запирали двери. Пока стражники водворяли одного кендера на место, еще двое за это время выбегали на свободу.

— Он дрожит, — заметил стражник помоложе, бросая взгляд в камеру Рейстлина во время одной из передышек, которую дали им кендеры — не такая уж маленькая передышка, если подумать. — Может, одеяло ему принести?

— Не стоит, — сказал тюремный смотритель, ухмыляясь. — Скоро ему будет тепло. Даже жарковато на мой вкус. Говорят, в кузнице Бездны не гаснет огонь.

— Но ведь перед повешением должен быть суд, разве нет? — спросил молодой стражник, который был новичком в делах такого рода.

— Шериф проведет суд для порядка, — пожал плечами тюремщик. — Не вижу в этом смысла, если честно. Его поймали с ножом в руке возле трупа. — Он достал откуда–то грязное одеяло. — Вот, укроем его, если хочешь. Нехорошо получится, если он простудится и умрет до повешения. Давай сюда ключи.

— Нет их у меня. Я думал, ключи у тебя.

Как вскоре выяснилось, ключи были у кендеров. Они выбрались из своих камер и уже успели устроить пикник посреди тюрьмы.

Тюремщик и стражник, твердо вознамерившиеся заставить кендеров вернуть ключи, слишком увлеклись, чтобы заметить приближавшиеся огни факелов, а азартные вопли кендеров заглушали крики подходившей к тюрьме толпы.

Рейстлин, вымотанный после колдовства в храме и после допроса шерифом, спал мертвым сном и не слышал ничего.

* * *

Карамон тоже не видел факелов. Он был далеко от тюрьмы и бежал к ярмарочной площади так быстро, как только мог.

Он сам едва избежал заключения в тюрьму. Когда его допрашивал шериф Гавани, Карамон твердо отрицал, что знал что–то о преступлении, отрицал все ради себя и брата. Рейстлин повторял свой рассказ: он склонился над телом, чтобы осмотреть его. Он не знал, почему поднял нож и почему старался спрятать его. Он был в состоянии шока и сам не знал, что делал. Он особо подчеркивал, что Карамон был вовсе ни при чем.

К счастью, обнаружилась свидетельница, молодая жрица, которая заявила, что разговаривала с Карамоном в коридоре, когда послышался крик Джудит. Карамон клялся, что его брат был тогда с ним, но девушка сказала, что видела только одного из них.

Проверив таким образом алиби Карамона, шериф освободил его, хоть и неохотно. Карамон кинул на Рейстлина взгляд, полный любви, беспокойства, волнения — взгляд, который Рейстлин проигнорировал — и поспешил на ярмарки.

По дороге Карамон обдумывал все, что случилось. Люди часто говорили, что он медленно соображает и вообще туповат. Он не был тупым, но соображал действительно не спеша. Он был мыслителем, предпочитавшим мыслить неспешно и осторожно, уделяя внимание всем сторонам проблемы, прежде чем прийти к решению. Тот факт, что он неизменно приходил к единственно верному решению, оставался незамеченным большинством людей.

У Карамона было еще несколько миль, чтобы обдумать ужасное положение, в котором они оказались. Шериф выразился довольно прямо. Он сказал, что будет устроен суд для соблюдения традиций, но приговор, в общем–то, уже всем известен. Рейстлина признают виновным в убийстве и, как следствие, повесят. Повешение, скорее всего, произойдет в этот же день, как только сколотят виселицу.

К тому времени, как Карамон достиг ярмарок, он пришел к решению. Он знал, что делать.

На площадях было тихо. То там, то здесь виднелся свет из–за неплотно прикрытых ставен в палатках, хотя время было уже позднее. Или раннее, в зависимости от того, как смотреть. Кто–то из мастеров еще работал, пополняя запасы товаров к утреннему открытию. Утром начинался последний день ярмарки, открывалась последняя возможность привлечь посетителей, заставить покупателей расстаться со своей сталью.

Слухи о происшествии в Гавани либо еще не дошли сюда, либо, если дошли, были восприняты как интересный рассказ, но не более; торговцы вряд ли считали, что происшедшее как–то затронет их самих. Утром они будут думать иначе. В случае суда над убийцей и повешения, эти зрелища привлекут весь народ, на ярмарке мало кто появится, и торговля будет не слишком оживленная.

Карамон нашел палатку Флинта, ориентируясь по очертаниям разных строений, чьи силуэты четко вырисовывались на фоне неба, освещенного сиянием звезд и алой луны, которая была полной и необычно яркой. Карамон посчитал это добрым знаком. Хотя Рейстлин носил белые одежды, он упомянул однажды, что почитает Лунитари.

Карамон поискал Стурма, но его нигде не было видно, как и Тассельхофа. Карамон пошел к шатру, где спал Танис, но заколебался у входа.

Карамон ничуть не волновался насчет того, что может нечаянно вмешаться в интимную жизнь друга. Он на всякий случай прислушался, но не расслышал ничего. Он поднял полог, заглянул внутрь. Танис спал один, хотя его сон никто не назвал бы мирным. Он пробормотал что–то на неизвестном Карамону языке, вероятно, эльфийском, беспокойно заворочался. Очевидно, любовники так и не помирились. Карамон опустил полог и отошел.

Войдя в шатер, который Карамон делил с братом, он удивился, обнаружив внутри Китиару, свернувшуюся клубочком под одеялом. Ее мерное дыхание говорило о мирном и спокойном сне. Красный лунный свет хлынул в шатер вслед за Карамоном, как будто сама Лунитари хотела присутствовать при их беседе. Гнев и страх боролись в душе Карамона.

Нагнувшись, он коснулся плеча Кит. Ему пришлось несколько раз потрясти ее, чтобы разбудить. По этому и по тому, как она наигранно перекатилась на бок и сделала вид, как будто не сразу узнала его, он понял, что она не спала, а притворялась. Кит было не так–то легко застать врасплох, что хорошо было известно Карамону по собственному печальному опыту.

— Кто тут? Карамон? — Кит демонстративно зевнула, пригладила рукой спутанные волосы. — Что тебе нужно? Ты знаешь, который час?

— Они арестовали Рейстлина, — сказал Карамон.

— Да, еще бы, я не удивлена. Мы заплатим за него залог и вытащим из тюрьмы утром. — Кит закуталась в одеяло и отвернулась.

— Его арестовали за убийство, — Карамон обращался к спине своей сестры. — За убийство вдовы Джудит. Мы нашли ее мертвой в ее покоях. У нее горло было перерезано. Возле трупа лежал нож. Мы с Рейстлином оба узнали его. Мы видели его раньше — на твоем поясе.