К концу третьей недели мая число погибших достигло 20, и Александру Ювченко было еще страшнее[1066]. Число лейкоцитов у него в крови упало до нуля, последние волосы выпали. «Когда придет мой черед?» – думал он. Лежащие поодиночке в палатах тяжелобольные начали испытывать страх перед темнотой, свет в некоторых палатах не выключали[1067].

Воспитанный в коммунистическом духе, Ювченко не был религиозен и молитв не знал. Но каждый вечер он лежал без сна и просил Бога дать ему прожить еще ночь.

В среду, 14 мая 1986 года, более чем через две с половиной недели после взрыва на 4-м энергоблоке, Михаил Горбачев наконец появился на телеэкранах и высказался об аварии[1068]. Читая свое заявление в программе «Время» перед аудиторией из 200 млн человек, одновременно слушавших его в 13 часовых поясах (выступление Горбачева также транслировал в прямом эфире американский телеканал CNN), самый телегеничный лидер в советской истории выглядел изнуренным, растерянным и испытывающим тревогу[1069]. Авария в Чернобыле «сильно ударила по советскому народу и вызвала озабоченность международного сообщества», – сказал Горбачев. На протяжении 26 минут выступления он то защищался, то выступал с обвинениями[1070].

Горбачев обрушился на «горы лжи», возведенные США и их союзниками по НАТО вокруг инцидента, назвав это «гнусной» кампанией по отвлечению внимания от недавних советских предложений по ядерному разоружению[1071]. Он поблагодарил Роберта Гейла и Ханса Бликса и выразил сочувствие семьям погибших и раненых. «Советское правительство позаботится о семьях тех, кто погиб и кто пострадал», – сказал он. Заверив слушателей, что худшее позади, Горбачев предупредил, что задача далека от решения: «В первый раз мы по-настоящему столкнулись со столь страшной силой, как вышедшая из-под контроля человека ядерная энергия… Мы работаем круглосуточно. Мобилизованы экономические, технические и научные ресурсы всей страны».

За 48 часов до этого в Чернобыль в сопровождении штабного и медицинского начальства прибыл министр обороны Герой Советского Союза маршал Сергей Соколов[1072]. Оперативная группа военного ведомства, в основном специалисты – радиологи Войск химической защиты и гражданской обороны, находилась в 30-километровой зоне с начала месяца[1073]. В Киеве, Минске и Таллине молодых людей призывного возраста увозили на комиссию прямо с рабочих мест или будили стуком в дверь среди ночи – в военкомате их облачали в форму, приводили к присяге и говорили, что теперь они должны считать, что находятся на войне. О том, что им предстоит, они узнавали, когда их привозили в зону Чернобыля. Маршал Соколов, который вводил советские войска в Афганистан в 1979 году, приехал командовать еще одной героической кампанией по защите родины – на официальном языке это назовут «ликвидацией последствий чернобыльской аварии»[1074].

Ресурсы централизованного государства и самой большой в мире армии были задействованы на полную мощь: в Чернобыль шел поток людей и оборудования из всех республик СССР[1075]. Солдат и тяжелую технику перебрасывали огромными военно-транспортными самолетами Ил-76. Ученые, инженеры и другие гражданские специалисты прибывали из разных городов – от Риги до Владивостока. Все бюрократические ограничения, прежние планы и финансовые приоритеты были забыты. Один телефонный звонок – и ЧАЭС получала проходчиков туннелей и свинец из Казахстана, аппараты точечной сварки из Ленинграда, графитные блоки из Челябинска, рыбацкие сети из Мурманска, 325 погружных насосов и 30 000 хлопчатобумажных комбинезонов из Молдавии.

Дух патриотической массовой мобилизации был задан в первом же подробном описании аварии, появившемся в советской прессе: кремлевские пропагандисты наконец нашли нужный тон[1076]. «Известия» и «Правда» публиковали потрясающие пошаговые репортажи о борьбе чернобыльских пожарных с огнем, а рядом с ними – портреты шахтеров и метростроевцев, копающих тоннели под руинами реактора. Эти истории – с откровенными описаниями опасностей радиации и посещения раненых в больнице № 6 – казались победой гласности, но их откровенность имела пределы. Ничего не говорилось о растерянности, некомпетентности, нарушениях техники безопасности. Много рассказывалось о том, как самоотверженно пошли навстречу опасности пожарные, смелые парни, готовые занять место в пантеоне советских героев. Однако в причины аварии пресса не вдавалась. Зато читателям давали понять, что чрезвычайная ситуация вскоре закончится. Как говорилось в еженедельнике «Литературная Украина», атом «на время вырвался из-под контроля»[1077]. Но советские ученые «крепко держат руку на всем, что происходит внутри и вокруг реактора». Жители эвакуированных территорий, писали газеты, смогут вернуться в свои дома, как только завершатся дезактивационные работы[1078].