– Кто-кто?

– Не обращай внимания, наше, эльфье поверье… – осеклась королева Вечного леса. – Всё, начинаю, пожелай мне… удачи, наверное.

Не отрывая взгляда, она негромко проговорила короткое слово на родном языке, мелодичное сплетение гласных, словно тихое журчание воды.

По уходящим в глубину тёмного леса линиям магической фигуры пронеслось голубое пламя, извивы их вспыхнули, озарив призрачным светом низко склонённые ветви. Все эльфийские огоньки заранее потушены, лишь от Железного хребта до Эгеста, от Пика Судеб до Бурной – пылает, пламенеет шедевр магического искусства нарнийцев и Вейде, наверное, величайшая заклинательная фигура, когда-либо созданная в Эвиале. Голубое пламя играет на гранях Потаённых Камней, и таинственные хранители Нарна оживают, отдавая королеве Вечного леса давно сберегаемую силу.

Анэто видел шеренги призраков, давно погибшие эльфы вновь маршировали по велению Вейде, один вдруг оказался совсем рядом с Анэто (милорд ректор и сам не очень понимал сейчас, где он находится – не то парит высоко над Нарном, не то – стоит рядом с эльфийкой), пристально глянул в лицо бестелесными очами, слегка поклонился.

– Спасибо, что помогаешь ей, – услыхал маг. – Спасибо тебе, человек… от Ирдиса Эваллё, стража Нарна…

Миг – и эльф вновь слился с шагающими куда-то в глубь леса сородичами.

– Держи меня крепче, Ан!

Требовательный взгляд. Тянущиеся к нему через ночную бездну руки… Мегана! Нет, Вейде… Вейде?

Анэто, как велели, крепко вцепился в тонкие запястья, выпустив посох; и его самого чуть не потащило прочь, словно к спине привязали высоченную мачту с огромными парусами, наполненными ураганным ветром.

Ага, так вот почему она меня упрашивала…

Одно заклятье, второе. Налагается легко, откат почти не чувствуется. Ветер, говорите вы? Что ж, кому, как не магу воздушной стихии, усмирять его бешеный порыв?

Конечно, ему противостоял не обычный шквал. Дуло со всех сторон сразу, и несло также во все стороны, хотя любой знаток механики бы сказал, что таковое невозможно – силы обязаны уравновеситься. Однако ж нет – Анэто рвало и швыряло, он едва ощущал опору под ногами. Вейде оказалась близко-близко, закинула руки ему на шею:

– Обними меня. Крепче, ещё крепче!

Запах молодого леса, весенней листвы. Шёлк паутинно-тонких, но отчего-то сделавшихся такими тяжёлыми волос.

– Смотри, Ан, смотри же!

Они парили над Нарном. Прямые и дуги магической фигуры горели нестерпимо ярким светом, и обезумевший ветер рвал одежды мага. На западе звёзды меркли, закрытые взметнувшейся до самых небесных сфер стеной непроглядной тьмы; внезапно она дрогнула и, всё убыстряясь, покатилась на восток, прямо к Анэто и Вейде.

– Королева!

– Молчи! – прошипели ему в ухо. – Молчи и держи меня!

Лежавшие на талии эльфийки ладони Анэто стало нестерпимо печь, по ниспадающим одеяниям Вейде вверх устремились огненные змейки, запахло дымом – ректору Академии пришлось повозиться, отбивая новую атаку. К счастью, старые, испытанные заклинания работали, стихия пламени успокаивалась, но теперь её придётся сдерживать постоянно, как и ветер.

А тьма – вот она, уже совсем рядом.

– Держись, чародей Анэто!

Кажется, это вновь тот самый эльф – Ирдис Эваллё?..

Анэто держался, изо всех сил стараясь не смотреть на стремительно приближающуюся чёрную лавину. Уж не спустила ли Вейде Западную Тьму с цепи окончательно? Что, если всё это – взаправду?

– Невзаправду, невзаправду! – зло прошипели ему в ухо. – Держи меня! Не о том думаешь!

Анэто не выдержал – отвернулся, зажмурился и заскрежетал зубами; в следующий миг волна мрака накрыла их с головой.

…Яркий солнечный день, щедро льющийся свет. Мир и покой. Он, маг Анэто, ректор Академии Высокого Волшебства, качается на мягких волнах незримого эфира, а далеко внизу – пестрая равнина, завешенная белыми косынками облаков. Эвиал, только – совсем-совсем далеко. Видно всё, и даже побережья Синь-И, даже другой край Западной Тьмы, в тех местах, где она становится Восточной.

И тотчас наваливается тяжесть. Он, Анэто, держит на руках бессильно запрокинувшуюся Вейде, и тело эльфийки, в отличие от его собственного – материально и тянет к земле полной мерой. Заклятья сами приходят на память, мускулы получают помощь, но пудовым молотом бьёт откат.

– Смотри… во все глаза смотри… – стонет Вейде.

Анэто послушно смотрит.

– Не только вниз… – хрипит эльфийка.

Внизу – небольшой островок, и почти рядом с ним – взметнувшаяся прямо из моря гладкая обсидиановая стена, поднимающаяся до самых звёзд. Нет в этой стене ничего особенного, просто она очень велика, но не больше. Чего тут бояться? Где страшная Тьма, пугало для всего сущего в Эвиале?

– Вниз… и вверх…

Анэто поднимает взгляд.

Небо расколото. Поперёк хрустального свода, исказив рисунок привычных созвездий, легла широкая трещина с неровными, иззубренными краями, а в ней кипит странное белое марево.

– Это… на самом деле? – вырвалось у Анэто.

Он не ждал ответа, но Вейде, задыхаясь, словно от боли, вытолкнула сквозь зубы:

– Нет. Иллюзия… есть, но выглядит по-другому…

– Что это?! – не унимался Анэто, однако эльфийка уже отвернулась, закусив губу.

Чёрная стена перед ними становилась словно громадным зеркалом, ректор даже разглядел в нём собственное отражение.

Вейде что-то стонуще пробормотала по-эльфийски, вроде «ну где ж они?!».

Анэто ожидал чего-то сверхъестественного, ужаса без конца – когда ж ещё, они возле самой границы сущего, возле той силы, что держала за глотку Эвиал незнамо сколько веков, однако сейчас он видел только стену-зеркало, на нём повисла судорожно вцепившаяся в него Вейде, маг почти машинально гасил то и дело норовящее разгореться пламя, отбивал налетавшие порывы ветра – и ждал.

Ждал чуда.

Маг чувствовал текущую сквозь него силу, Нарн действительно отдавал всё, что мог, но где же, где же Разрушитель с Отступником?!

И чего ждёт Вейде?

А Спаситель?..

Эльфийка застонала сквозь стиснутые зубы. Глаза плотно зажмурены.

…Тянет силу, почувствовал Анэто. Ей чего-то не хватает, самой малости, но не хватает. Нарн отдал очень много, но требуется ещё.

«…Что ж, – отстранённо подумал маг, – наверное, это справедливо».

…Холодеют руки, кровь, как сказали бы песнопевцы, леденеет. Анэто щедро делится собственной жизнью, надеясь, что малая кроха окажется той соломинкой, что сломает спину верблюду.