Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 86 87 88 89 90 91 92 93 94 ... 100
Перейти на страницу:
лицу, и, хорошо скрывая волнение, я брезгливо поморщился.

— Странно слышать от военного человека слова простительные бабушке колхознице. Общеизвестно, что боевые рейды всегда проходят по тылам врага. Как же можно проводить рейды по своей территории? Или вы намекаете, что это надо сделать? Странно, что это взбрело вам в голову. Тогда вам нужно срочно объясниться с вашим начальством. Во избежание, так сказать.

Он хорошо понял значение моего взгляда. Лицо капитана покрылось пятнами. Он судорожно открывал и закрывал рот, и наконец, в запале выговорил то, что до сих пор скрывал за своей обычной издевательской вкрадчивостью:

— Ты зарываешься, Батов. Твоя деятельность на особом контроле наркомата. Недолго тебе осталось балаганить, сука. Не я, так другой свернёт тебе шею, тварь.

— Вот зря вы, товарищ капитан госбезопасности, начали задавать несвоевременные вопросы и вывалили непотребный ворох обвинений. Так хорошо и вежливо начали и так плохо закончили. Уж лучше бы вы молчали, ведь пока умный молчит, и дурак молчит, их никто не различит.

— Я сказал, ты услышал, — процедил он сквозь зубы и вышел, хлопнув дверью, а я вдогонку послал его по матушке.

Я хорохорился, но на самом деле визит особиста слегка ошеломил. От генерала Петрова я знал о повышенном интересе безопасности, а теперь точно убедился, что по уши вляпался в неблагонадёжность.

С другой стороны, утешительным призом стали открытые карты безопасников, однозначно определившие их ко мне отношение и планы. Во всяком случае ситуация приобрела ясные очертания и конкретику, поставив меня перед небогатым выбором: исполнить приказ, отправиться в Минск и пойти на дыбу к гебешникам, или исполнить долг совести и потом сразу взойти на плаху. Собственно говоря, в обоих случаях финал мало отличался, ибо здешний властный кагал мою судьбу уже определил и черту под моей жизнью подвёл. Но принципиально отличался результат. В первом случае — бессмысленное и безвестное заклание, во втором — смерть во имя спасения тысяч людей. Кроме всего прочего меня больно зацепило осознание того, что в роте притаился гебешный стукач, а времени его выявить и изолировать у меня не было. От этого на душе стало ещё более пакостно.

Итак, мало того, что проблемы стали нарастать снежным комом и важнейший вопрос о судьбе моей роты оставался открытым, но и моя самоуверенность на этот раз тоже меня подвела. Всё это означало одно: пружина событий напряглась до предела и была готова сорваться и врезать по роже. От непомерного груза голова, казалось, была готова лопнуть, и я прислонился горячим лбом к тёмному ночному окошку. Я не заметил, как в комнату вошли Дед, Баля, оба взводных, Пилипенко, Варик, Миронович и Сажин. Дед потряс меня будто только что помершего, а окрик встряхнул и отрезвил.

— Очнись, командир, и не бери в голову, — начал Дед, просто и спокойно озвучивая ответы на мои терзающие мозг мысли, — сам видишь, что нынче сволочи по обе стороны баррикады, а мы на ней. Мы чуток покумекали и меж собой рассудили, что безопасники уже состряпали дело, и хотят сделать тебя козлом отпущения. Стенки такие тонкие, а вы так громко орали, что все всё слышали. А значит, никому ничего объяснять не надо. Приказ приказом, но в неволе томятся наши люди, чьи-то братья, отцы, матери, сестры или сыновья с дочерями. И каждый день, каждую минуту кто-то из них погибает мучительной смертью. Скажи, зачем тогда мы одели эту форму, зачем нам личная броня и наше особое оружие, и для чего тогда все наши победы? Разве у наших генералов мы последняя рота? Что без нас они победить не смогут? Мы за неделю грохнули четыре танковые дивизии, и наверняка заслужили по дню отпуска за каждую. И вот за эти четыре дня мы и сделаем нужное дело, может быть самое важное в жизни. Так думают все.

— Спасибо, братцы. Но поймите меня правильно и не держите зла. Я не вправе решать ваши судьбы.

— Не гони волну, Василь Захарыч, — проговорил басом Пилипенко и страдальчески сморщился. — Многое я повидал и пережил немало, всего и не упомнишь. Голову зря не подставлял, но трусом никогда не был. А на тех безопасников плевать я хотел. Сытый голодного не разумеет. Для меня честь и совесть дороже. Видать такая судьба.

— Пока не повязали, надо валить, — встрял в разговор Сажин.

Я смотрел на этих суровых мужиков, прошедших через невероятные беды и испытания испытывал жуткую смесь чувств от гордости и благодарности до опасения и неуверенности. Видимо, я напрочь перестал понимать жизнь и загадочные повороты русской души.

— Спасибо, братцы, словно камень с души упал. Но знайте, с этого момента мы становимся вне закона, и все, кому не лень, зачеркнув все ваши заслуги, будут вытирать о вас ноги, называя и дезертирами, и предателями, и анархистами, и троцкистами. И, если ваше решение неизменно, то готовьте бойцов и технику к рейду. Выступаем завтра рано с рассветом. Напоминаю, идут только добровольцы «стальной» роты. Почему, надеюсь, объяснять не надо.

В шесть утра ротная колонна из восьми «бронированных» Опелей с прицепленными двумя сорокапятками, двумя зенитками, двумя миномётами, прицепом с боеприпасами и замыкающим танком потянулась по Минскому шоссе на запад. Рота отправлялась в рейд в полном составе, кроме одного человека, которого искали, но найти не смогли, и я был этому несказанно рад.

Жить мне оставалось двое с небольшим хвостиком суток.

На наше счастье свой штаб полковник Панов развернул в том же самом двухэтажном кирпичном доме, где у нас был НП. Да, и самого начдива искать не пришлось. Во дворе дома он громко распекал какого-то майора, но едва завидев нас, отпустил несчастного на волю.

— Василий Захарович! Какими судьбами?

— Есть причина, товарищ полковник. Михаил Фёдорович, можно вас на пару слов.

Мы отошли в сторонку, сели на старую лавочку под деревом, и я рассказал ему всё без утайки. Чего уж тут таиться, рейд в тыл противника — дело нешуточное. Тем более самовольный рейд.

— Давай, Василий Захарович, начистоту. Дело ты затеял правильное, но очень сомнительное и весьма опасное. — И осторожно уточнил: — И главная опасность будет не на той стороне, а здесь после возвращения. По сути, ты выносишь себе приговор.

— Знаете, Михаил Фёдорович, когда хранить больше нечего, остаётся хранить совесть. Скажу чистосердечно, помыслы мои самые добрые, без второго дна. А что касается карьеры, то ну её. На кой леший она нужна, если потом всю жизнь будешь плевать в своё

1 ... 86 87 88 89 90 91 92 93 94 ... 100
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?