Мики хотел было снова превратиться в чудовище, чтобы напугать парня и заставить его соблюдать субординацию, но решил, что не стоит. Он мог быть, кем угодно и чем угодно, но теперь его кругозор безмерно расширился, и быть чудовищем Мики больше не хотел. Поэтому вместо клыков он вырастил пару белых длинных ушей.

— Нет, я не Макгилл. Я пасхальный кролик, — сказал он. — Быстро освободите Элли из клетки!

Все были настолько обескуражены, что сделали то, о чем просил Мики, не задавая больше никаких вопросов.

В Грейсленде витал слабый, но никогда не выветривавшийся запах арахисового масла и бананов.

— Теперь и с шоколадом, — пошутила Цин, когда они с Ником вошли в замок.

Ник понял, что с Грейслендом что-то не так, как только увидел замок. Полы здания были твердыми и мягкими одновременно. Куда бы Ник ни смотрел, все, что он видел, раздваивалось. Он хотел было списать это обстоятельство на слабеющее зрение, но понял, что дело не в нем.

— Что это такое? Зал кривых зеркал? — спросила Цин.

Ник подумал, что желание посмеяться вряд ли посетит в ближайшие часы кого-то, кроме туристов. Это завихрение, понял он. Ник чувствовал, что лучше всего было бы уйти, пока не поздно, но Мэри назначила ему встречу в замке, и он не хотел нарушать данное ей слово.

Он пришел в сопровождении отряда призраков, но приказал им ждать снаружи. Внутрь вошли только он и Цин. Они шли по комнатам, обставленным с абсурдной роскошью. Отовсюду доносились отголоски сотен вокальных партий. Туристы, конечно же, слышали только «Love Me Tender», доносившуюся из встроенных в стены и потолок динамиков, но и они начали чувствовать сильный запах шоколада. В конце пути Ник и Цин обнаружили печально известную «Джангл рум» — комнату, обставленную мебелью, обтянутой шкурами зебр и леопардов. Зеленый ворсистый ковер был не только на полу, но даже на потолке. В этой комнате они и остановились.

Нику было нехорошо. Он был озадачен этим обстоятельством, так как в Стране никто никогда не болел. Тем не менее он чувствовал, что у него температура. Жар поднимался изнутри и проникал через кожу. Цин нервничала, и, чтобы как-то убить время, рисовала каракули на страницах взятого для отвода глаз блокнота.

— Что, если она не придет? — спросила она.

— Она придет, — заверил ее Ник.

Когда стрелки многочисленных часов во всех комнатах замерли на цифре пять, а Мэри не появилась, Ник начал волноваться. Мэри никогда не опаздывала, а Нику с каждой минутой становилось все хуже.

— Она не придет, — заявила Цин. — Пошли отсюда. От этого места у меня по коже мурашки бегут.

— Она придет.

Температура достигла пика и стала спадать. Ник почувствовал, что на лбу выступил пот. Он попытался смахнуть его рукой, но обнаружил, что на лбу не испарина, а шоколад.

Скорей бы она пришла, подумал он.

Ник пришел на двадцать минут раньше. Мэри опоздала на десять минут.

Когда она подходила к замку, на лице ее не было признаков страха. Но Мэри вынуждена была признаться самой себе, что в душе царит ужас. Ее не пугал Грейсленд, она боялась встретиться с Ником лицом к лицу. План, твердила она про себя, нужно придерживаться плана. Она утешала себя тем, что ее точка зрения — единственно верная, а значит, если такая вещь, как вселенская справедливость, существует, ее ждет достойная награда за то, что она собиралась сделать.

У дверей замка стояло двадцать призраков. Солдаты Ника с недоверием разглядывали величественное здание, которое постоянно норовило расфокусироваться. Мэри приблизилась к ним, ребята расступились и посмотрели на нее с выражением священного ужаса в глазах. Мэри улыбнулась в ответ.

— Мужайтесь, — сказала она. — Что бы ни было причиной ваших страхов, обещаю, с этого дня вам нечего будет бояться.

Сказав это, Мэри вошла в замок.

Внутреннее убранство пришлось ей не по вкусу.

По дому под руководством экскурсоводов бродили последние немногочисленные группы туристов. Мэри на них даже не посмотрела. Она шла на запах шоколада. Нюх привел ее в безвкусно обставленную в африканском стиле комнату, где ее ждал Ник. Увидев его, Мэри с трудом подавила желание броситься к нему, обнять, потрясти, поколотить… Нет! Она должна держать дистанцию и сохранять невозмутимое спокойствие, иначе ей не выстоять в роковой час.

Мэри увидела, что Ник не один. Рядом с ним стоял призрак в поношенной военной форме времен Гражданской войны. В одной руке он держал блокнот, а в другой — карандаш, причем так неуклюже, словно обезьяна ложку. Придуманный Ником реквизит не ввел Мэри в заблуждение. Она слышала о Потрошителе. Отчасти поэтому Мэри настаивала на встрече с глазу на глаз. Впрочем, подумала Мэри, Ник слишком честен, чтобы позволить Потрошителю напасть на одинокую, беззащитную девушку. По крайней мере, она на это надеялась.

Увидев ее, Ник поднялся на ноги. Мэри окинула его долгим испытующим взглядом. Все оказалось так, как она ожидала: воспоминание о шоколаде прогрессировало, поглотив его мысли и тело. Она придумала и распространила кличку, под которой его знали в Стране, и та способствовала падению Ника. Большая часть тела и лица была теперь покрыта шоколадом. Разложение не коснулось лишь одной руки и трети лица, но и на этих местах кожа потемнела и стала влажной из-за того, что шоколад начал проступать через кожу. Так подействовало на Ника завихрение. Ей не нужно было ничего делать. Если бы Мэри осталась в Грейсленде на некоторое время, победа над Ником случилась бы сама собой. Ей не пришлось бы пошевелить даже пальцем. Ты сам навлек на себя эту кару, хотела сказать она, но не смогла себя заставить.

— Привет, Мэри.

— Привет, Ник.

Мэри чувствовала, что продолжает его любить все так же сильно. Но, посмотрев на него внимательно, она поняла, что любовь постепенно сменяется в душе жалостью. Увидев его в таком плачевном состоянии, Мэри могла сказать себе, что того Ника, которого она любила и ненавидела, уже нет, что перед ней — Шоколадный людоед, существо, нуждающееся в том, чтобы кто-то спас его от самого себя и горькой участи, его постигшей.

Подумав об этом, Мэри решила, что под таким углом все кажется проще и понятней. Ей стало легче сохранять дистанцию.

— Что мы можем сказать друг другу, Ник?

— Почему бы не начать с того, как ты рада меня видеть? — предложил Ник.

Голос у него был густой, низкий и тягучий. Почти нечеловеческий. Он закашлялся. В горле забулькал шоколад.

— Да, — сказала Мэри. — Я и правда рада тебя видеть.

На Мэри завихрение тоже действовало. Но она знала, что ей не придется терпеть его воздействие так же долго, как Нику. Отчасти поэтому она и опоздала.

На Мэри Увеличительное стекло влияло не так, как на Ника. Ей не было тяжело, скорее, наоборот. Она чувствовала себя легкой и сильной.