Рассматриваю фотографию. Страшно спрашивать. Поднимаю глаза. Кимми смотрит в окно, на реку.

– Что случилось?

– Она умерла. До твоего рождения. У нее была лейкемия, и она умерла.

Я вдруг вспоминаю кое-что.

– Это она сидела на качалке на заднем дворике? В красном платье?

Миссис Ким оторопело смотрит на меня:

– Ты ее видел?

– Да. Думаю, видел. Давным-давно. Когда мне было лет семь. Я стоял на ступеньках, ведущих к реке, голый, и она сказала, что во двор мне лучше не входить. А я ответил, что это мой двор, но она не поверила. И я не мог понять почему. – Я смеюсь. – Она сказала, что меня ее мама выпорет, если я не уйду.

Кимми трясется от смеха.

– Ну, это точно, да?

– Да, я промахнулся на несколько лет.

– Да,– улыбается Кимми.– Мин была как маленькая ракета. Отец звал ее Мисс Большой Рот. Он очень любил ее.

Кимми отворачивается, исподтишка прикладывает руку к глазам. Я помню мистера Кима молчаливым мужчиной, основную часть времени проводившим в кресле перед телевизором, по которому шел спорт.

– Когда родилась Мин?

– В сорок девятом. А в пятьдесят шестом умерла. Забавно, сейчас она была бы взрослой дамой, с детишками. Может, дети уже ходили бы в колледж или уже работали.

Кимми смотрит на меня, и я смотрю ей в глаза.

– Мы пытаемся, Кимми. Мы делаем все возможное.

– Я ничего не сказала.

– Ну да.

Кимми моргает, глядя на меня, прямо как Луиза Брукс[88].

– Эй, приятель, я тут застряла с этим кроссвордом. Девять по вертикали, начинается с «К»…

КЛЭР: Я смотрю, как полицейские ныряльщики выплывают на озеро Мичиган. Угрюмое утро, и уже очень жарко. Я стою на пирсе на Демпстер-стрит. Пять пожарных машин, три «скорые помощи» и семь полицейских машин стоят на Шеридан-роуд со включенными мигалками. Здесь семнадцать пожарных и шесть медиков со «скорой». Пятнадцать полицейских, одна из них женщина, невысокая полная белая женщина, у которой голова кажется сдавленной фуражкой; она повторяет глупые ненужные фразы, чтобы меня успокоить, и мне хочется столкнуть ее с пирса. Я ищу одежду Генри. Пять часов утра. Здесь двадцать один репортер, некоторые из них с телевидения, приехали на автобусах с микрофонами, видеокамерами, и еще люди из прессы, с фотоаппаратами. Здесь пожилая пара, болтается неподалеку, сдержанная, но любопытствующая. Я стараюсь не думать о том, что рассказал полицейский: как Генри спрыгнул с пирса, попав в луч прожектора. Я стараюсь не думать об этом.

Двое новых полицейских подходят к пирсу. Они разговаривают с полицейскими, которые уже здесь, и потом один из них, постарше, отделяется от группы и направляется ко мне. У него густые усы, как носили раньше, с тонкими кончиками. Он представляется («Капитан Мичелс») и спрашивает, знаю ли я, почему мой муж решил покончить с собой.

– Ну, я не думаю, что это так, капитан. В смысле, он очень хорошо плавает, и может, он просто уплыл… в Уилмит или еще куда… – Я показываю рукой в северном направлении. – И он в любой момент может вернуться…

Капитан смотрит недоверчиво.

– Это нормально для него, плавать посреди ночи?

– У него бессонница.

– Вы спорили? Он был расстроен?

– Нет, – вру я. – Конечно, нет. – Смотрю на воду. Не уверена, но звук очень убедительный. – Я спала, и он, должно быть, решил пойти поплавать и не хотел меня будить.

– Он оставил записку?

– Нет.

Я пытаюсь придумать реалистичное объяснение и вдруг слышу недалеко от берега всплеск. Аллилуйя! Лучшее время и представить себе сложно.

– Вот он!

Генри начинает вылезать из воды, слышит мой вопль, кидается плашмя и плывет к пирсу.

– Клэр. Что происходит?

Я встаю на колени. Генри выглядит уставшим и замерзшим. Я тихо говорю:

– Они думали, ты утонул. Один из них видел, как ты бросился с пирса. Они твое тело уже два часа ищут.

Генри выглядит обеспокоенным, но и довольным. Все, что угодно, лишь бы позлить полицейских. А они как раз сгрудились вокруг меня и молча смотрят на Генри.

– Вы Генри Детамбль? – спрашивает капитан.

– Да. Вы не возражаете, если я вылезу?

Мы все идем по пирсу за Генри, он плывет к берегу. Вылезает из воды и стоит на берегу, мокрый, как крыca. Я даю ему рубашку, которой он пытается вытереться. Одевается и спокойно стоит, ожидая, пока полицейские решат, что с ним делать. Я хочу поцеловать его, а потом убить. Или наоборот. Генри обнимает меня. Он холодный и мокрый. Я прислоняюсь к нему, к его холодному телу, и он жмется ко мне, к теплу. Полицейский задает ему вопросы. Он очень вежливо отвечает. Здесь полиция Эванстона, несколько человек из Мортон-Гроув и Скоки – приехали из-за всей этой чертовщины. Если бы они были из Чикаго, где знают Генри, его бы арестовали.

– Почему вы не отвечали, когда полицейский велел вам выйти на берег?

– У меня были беруши, капитан.

– Беруши?

– Чтобы вода в уши не заливалась. – Генри делает вид, что пытается найти их в карманах. – Не знаю, где они. Я всегда плаваю в берушах.

– А почему вы плавали в три часа ночи?

– Не мог заснуть.

И так далее. Генри врет без запинки, выстраивая факты, чтобы подтвердить свои слова. В конце концов, нехотя, полицейские выписывают ему штраф за купание на официально закрытом пляже. Пятьсот долларов. Когда полицейские отпускают нас, мы идем к машине, и по пути на нас набрасываются репортеры, фотографы, телекамеры. Без комментариев. Просто решил поплавать. Пожалуйста, не надо фотографировать. Щелк. Наконец мы добираемся до машины, которая по-прежнему стоит открытая на Шеридан-роуд. Я завожу двигатель и опускаю стекло. Полицейские, репортеры и пожилая пара стоят на траве, глядя друг на друга.

– Клэр.

– Генри.

– Прости.

– И ты меня.

Он смотрит на меня, дотрагивается до моей руки, лежащей на руле. Мы молча едем домой.

14 ЯНВАРЯ 2000, ПЯТНИЦА

(КЛЭР 28, ГЕНРИ 36)

КЛЭР: Кендрик проводит нас через лабиринт застланных коврами коридоров с звуконепроницаемыми стенами в комнату переговоров. Здесь нет окон, только голубой ковер и длинный полированный черный стол, окруженный широкими металлическими стульями. На стене доска и несколько маркеров, часы над дверью, кофейник, чашки, сливки и сахар. Мы с Кендриком садимся за стол, Генри ходит по комнате. Кендрик снимает очки и массирует пальцами крылья носа. Дверь открывается, появляется молодой испанец в хирургическом халате. Он толкает перед собой тележку, накрытую салфеткой.