— Да, — повторил Бенигсен, — этот дворец является отличным символом теперешнего состояния России. Ведь и в нашей несчастной родине из-под показной роскоши указов и правительственных забот явно проступают гниль, плесень и тление. Так пусть же проклятие упадет на голову того, кто…

— Бога ради, Бенигсен, — испуганно сказал Пален, положив руку на плечо генерала, — оставь эту опасную тему! Я знаю, что ты собирался сказать, но подумай сам, дорогой друг, разве для успеха нашего дела не требуется прежде всего величайшая осторожность? Малейшее легкомысленное слово способно погубить и нас, и нашу великую задачу… А главное, ты ошибаешься чуть ли не в исходной точке нашего проекта. Да, я согласен, что настоящая система правления ведет страну к гибели, что не Божья рука направляет деятельность нашего несчастного монарха. Поэтому-то я и хочу поставить на карту все, чтобы добиться его отречения. Но отречения, Бенигсен, отречения, а не смерти! Пусть ни единый волосок не спадет с главы Божьего помазанника, иначе я первый отступлюсь от нашего дела!

Бенигсен с нескрываемой иронией обвел насмешливым взором остальных участников собеседования и, увидав, что на их лицах тоже отразились негодование и возмущение излишней осторожностью и совестливостью Палена, хотел сказать что-то очень едкое. Но в этот момент он увидал, что к их группе приближаются еще трое военных, и воскликнул:

— А, князьки! Добро пожаловать! Идите-ка да послушайте, как наш добродетельный Пален проповедует высшую мораль!

«Князьками» оказались трое Зубовых. Хотя, как мы знаем, Павел Петрович и изгнал Платона Зубова, а остальных подверг удалению от двора в немилости, но партия заговорщиков, видевшая в Зубовых надежных помощников и пособников, работала до тех пор, пока государь вновь не призвал их к себе. Впрочем, об истинных мотивах возвращения Зубовых мало кто знал и в придворном обществе ходили относительно этого самые невероятные истории. Говорили, что один из Зубовых хотел выкрасть у старика-герцога курляндского его красавицу и богатую наследницу-дочь и что остальные братья своими бесчинствами окончательно дискредитировали русское имя за границей. Поэтому все ждали, что Зубовых с возвращением их ожидают строгие кары, так что их появление на блестящем празднике было встречено крайним изумлением. Никто не знал, что заговорщики сумели ввести в заблуждение даже самого Кутайсова, по представлению которого государь и вернул милость Зубовым. Кутайсов совершенно искренне доказывал, что теперь, когда Россия быстрыми шагами идет к внешней и внутренней мощи, следует позаботиться о сплочении вокруг трона дворянства, а для этого надо забыть старые вины и объединить около престола все высшее русское дворянство общей государевой милостью.

Кутайсов был искренне уверен, что подает императору благой совет. Но, кроме того, он был также лично заинтересован в возвращении Зубовых. Дело в том, что Кутайсов, возведенный недавно в графское достоинство, хотел утвердить и укрепить в стране новый титулованный род, а это было возможно только в том случае, если Кутайсовы породнятся с другими, более древними родами. Умри сегодня государь и лишись благодаря этому Кутайсов своего влиятельного положения, как завтра уже все будут смотреть на Кутайсовых свысока, как на людей недавнего, низкого происхождения. Совсем другое будет, если ко времени смерти государя второе поколение Кутайсовых будет уже связано узами брака с первыми родами России. Вот почему, когда заговорщики намекнули Ивану Павловичу, что Платон Зубов очень не прочь предложить свою руку и сердце дочери Кутайсова, Екатерине Ивановне, то Кутайсов и принялся хлопотать пред государем о помиловании Платона, Валерьяна и Николая Зубовых.

Хлопоты Кутайсова увенчались успехом, и теперь все трое Зубовых были также приглашены на «новоселье» в Михайловский дворец.

— Проповедует высшую мораль? — улыбаясь, переспросил Платон. — И разумеется, в отношении интересующего нас проекта? Ну, что же, это ничему и никому не мешает. Мне рассказывали про разбойника итальянца, который отличался таким благочестием, что не выходил на работу, не помолившись Богу, а по возвращении приказывал служить заупокойные обедни за убиенных. «Мне нужны их кошелек, их молчание, — говорил он в объяснение этого, — но лишать их вечного спасения я, как добрый христианин, не считаю себя вправе!» Если перефразировать это изречение соответственно нашему положению, то…

— Господа, — прошептал вдруг генерал от артиллерии князь Татшвили, — обратите внимание, с какой подозрительностью наблюдает за нами Кутайсов!

— Мой нареченный тестюшка? — смеясь, воскликнул Платон Зубов. — Пойду приветствовать его и справлюсь о здравии очаровательной Екатерины Ивановны. А вы, друзья мои, лучше всего разойдитесь, потому что в последнее время мы стали действовать уж очень на виду.

— И это я считаю самым безопасным, — возразил Пален. — Вообще, господа, у меня есть план, которым я надеюсь придать нашему несчастному заговору характер государственной миссии. Но в данный момент Зубов прав, и нам лучше разойтись!

Действительно, кружок стал мало-помалу таять и заговорщики постепенно расходились в разные стороны, как бы продолжая начатый невинный разговор.

Пален остался один. Опустив голову, он медленно побрел к дальней гостиной; там никого не было, и граф задумчиво опустился в одно из кресел.

Через некоторое время послышался шум быстрых шагов, и в гостиную вбежал великий князь Александр. Он был очень возбужден танцами, его матово-бледное лицо теперь сильно раскраснелось, а глаза сверкали веселостью и энергией.

— А, вы здесь, милейший Пален? — весело сказал он, опускаясь в кресло. — Какой удачный бал сегодня! Не правда ли, граф?

— Ваше императорское высочество, — торжественно сказал Пален, вставший при входе великого князя и теперь вновь усевшийся рядом с ним, — позвольте мне поговорить с вами без всякого стеснения и оговорок. Я знаю, что на балах не принято говорить о серьезных делах, но время не терпит, и если мы не примем мер, то все мы, все, не исключая и вашего высочества, погибнем.

— Вы пугаете меня, милый Пален, — озабоченно сказал великий князь. — В чем дело?

— Я уже имел не раз случай обсуждать с вашим высочеством положение момента и доказывать, что все мы идем к гибели. Я говорил вам, что его величество явно нездоров душою и что эта болезнь требует от нас принятия соответственных мер. В последнее время душевная болезнь его величества настолько возросла, что опасность стала крайней. Неужели, ваше высочество, вы думаете, что вы хоть сколько-нибудь в безопасности при настоящем положении вещей? Государю приходят странные мысли в голову. Так, не далее как вчера он в моем присутствии заявил, что считает для государя необходимым быть совершенно одному и что семья только стесняет венценосца в его намерениях. Насколько я знаю из других источников, государь собирается удалить императрицу Марию Федоровну в Архангельскую губернию, а вас, ваше высочество, посадить в Шлиссельбургскую крепость. Как только его высочество Константин Павлович вернется из итальянского похода, его посадят в Петропавловскую крепость…

— Но к чему вы говорите мне все это, граф? — бледнея и хватая Палена за руку, спросил великий князь Александр Павлович.