— Значит, вы отказываете мне?

— Не только отказываю, а прямо выгоняю, как лакея.

Кантекор гневно сжал кулаки и заскрипел зубами. Его злобный взгляд взорвал Фуше:

— Какие ваши услуги?.. Припомните, если можете. Я при всем желании не могу сделать это. Ну хорошо, вы донесли о принце. Но ведь это дело чисто случайное; вашего умения тут не было ни на грош… А все то, что вам потом поручали, вы систематически проваливали. Бруслара вы упустили; дело на улице Монблан проморгали. Дали себя окрутить какой-то женщине… Да помилуйте, что же это такое в конце концов?.. Тупость, непредусмотрительность, легкомыслие, надутое самодовольство — все, как раз противоположное тому, что я требую от своих агентов. Полноте! Какие тут могут быть претензии?.. Вот, получайте на добрую память! Но знайте, что это моя милость, а не награда за ваши заслуги.

Фуше кинул Кантекору десять золотых; хотя и дрожа от затаенного бешенства, но сержант-сыщик все же поднял их и вышел, мысленно давая себе слово жестоко отомстить. Очутившись на улице, он стал размышлять о том, что делать ему дальше, и решил, что единственным якорем спасения является опять-таки тот же Гранлис; необходимо разыскать последнего и продать как можно дороже, хотя бы Савари или же эмиссарам графов Прованского и д’Артуа. Конечно, найти Гранлиса было трудненько, в особенности не имея никаких полномочий и действуя исключительно на свой страх, но тем не менее надо попытаться сделать это.

Кантекор тотчас же по возвращении в Париж побежал на Вавилонскую улицу, справиться, вернулся ли Гранлис. Но последнего там не оказалось. Точно такой же ответ сыщик получил и в два свои последующих посещения. Оно и не мудрено, так как Гранлис лежал в то время на излечении у Дитриха.

Кантекор направился в штаб, просмотрел все списки убитых, раненых, пленных, но, нигде не найдя имени Гранлиса, решил, что, вернее всего, тот убит, но остался непризнанным, или же умер в дороге, трясясь в ужасных фургонах для раненых, умер и похоронен, по обыкновению, тут же, на месте. Нечего сказать, какой блестящий конец для последнего Бурбона, последнего прямого наследника французского престола! Но вместе с тем какое страшное разочарование для бедного шпика, построившего на нем все надежды и упования своей карьеры.

Кантекор приуныл; но все же где-то в глубине души у него еще теплилась слабая искорка надежды. Он стал обходить все те места, которые посещал Гранлис. Правда, по недостатку средств он не отваживался заходить в дорогие рестораны и кафе и ограничивался тем, что заглядывал в них, стоя на пороге.

Время шло, деньги убывали. Кантекор обносился… Все это действовало на него крайне удручающе, и он стал топить свое горе в вине. Он начинал ненавидеть принца, упрекал себя в глупой, излишней доброте. Не будь он так мягкосердечен, то все уже было бы давно обделано и покончено. Да, не следовало обращаться к Фуше, к этой двуличной лисице, вечно играющей в руку и нашим и вашим, а надо было передать принца в руки Савари. Тот совсем другого характера; тот действует по-военному: раз, два — и готово, он не любит излишних проволочек. Да, сдурил, что и говорить! Поступи он сразу так, и все было бы иначе… Он теперь утопал бы в достатке и пользовался бы всеобщим уважением и почестью, тогда как теперь… Ах, во всем виновата его неуместная доброта! Чтоб ей пусто было! Кантекор был твердо уверен в своей «доброте».

Ворча, ругаясь и проклиная, он снова принимался за свои розыски. Он еще пуще обносился; сапоги просили каши, вид у него был самый бродяжнический. Он уже стал терять надежду на удачный исход своих розысков и тогда отправился в окрестности Компьена. Однако и там Кантекора ждала полнейшая неудача. Все, на кого он рассчитывал, померли: Иммармон и Прюнже были убиты, д’Этиоль сгинула неведомо куда, Луиза де Кастеле — тоже… О графе де Тэ ничего не было слышно; верно, помер и он.

Магазинчик часовщика Борана пустовал. В нем распоряжались чужие люди (Блезо с женой), а куда исчез сам Боран с дочерью — было неизвестно. И все так: не осталось ни одной нити, которая могла бы привести Кантекора к желанной цели, все было уничтожено, разбито, растеряно, явился полнейший разгром. На что надеяться? Чего ждать? Судьба беспощадно загнала его в тупик. Кончать самоубийством? Это ему-то, герою террора, воину и победителю под Аустерлицем? Ему, храбрецу, тысячу раз рисковавшему своей шкурой ради того или иного дела? Ему, так бесстрашно следовавшему за принцем под Йеной и Эйлау? Это было уже чересчур несправедливо!

Увы, время шло, не принося никаких изменений. Что делать?

А между тем тот, кого Кантекор так страстно разыскивал, находился во Франции. В одно осеннее утро Гранлис в сопровождении Борана и Рене въехал в столицу мира, в тот самый город, который радостно салютовал его рождению сотней пушечных выстрелов.

Принц был еще очень слаб и беспомощен. Обо всем заботились Боран с дочерью. Они единодушно решили не возвращаться на Вавилонскую улицу, а найти какое-нибудь другое помещение, более безопасное и затерянное в отдаленных уголках столицы.

Их выбор остановился на набережной д’Анжу, в виду порта Сен-Поль, где они могли любоваться видом приходящих и отходящих судов, а также зрелищем прачек, приходивших полоскать белье. Это был чисто провинциальный, патриархальный уголок.

Но это было необходимо. Во что бы то ни стало надо было пустить по ложному следу шпионов, следивших за принцем и вечно вынюхивавших его следы во всех закоулках Парижа. Приходилось скрываться и от доктора Дитриха, который собирался приехать в Париж и не замедлил бы явиться по данному ему адресу.

Несмотря на свою глубокую благодарность и признательность, Рене не хотела встречаться с доктором Дитрихом. Она знала, что тот любит ее, и чувствовала, что ей не избежать его признания и предложения. А чем она могла мотивировать свой оскорбительный отказ?

Итак, принц и его двое преданных приверженцев поселились на третьем этаже скромного дома набережной д’Анжу. Они жили как отшельники, в ожидании того дня, когда принц будет в силах снова вступить в отправление своих служебных обязанностей.

В околотке не интересовались ими. Все решили, что вновь прибывшие — очень бедные люди, и все были правы.

Ко всем заботам принца присоединились еще и материальные невзгоды. Недостаток в деньгах с каждым днем давал себя чувствовать все сильнее и сильнее.

Раньше принц не ощущал этого недостатка. Он пользовался вкладами родителей в германских и итальянских банках, а также огромным кредитом, который открыли ему его преданные партизаны. Теперь же дело изменилось. Вклады были исчерпаны, так как принц, как прирожденный вельможа, жил, не рассчитывая грошей. Теперь у него только и оставалось ресурсов, что кредит в одном из римских банков.

Надо сказать, что денежные расчеты и денежные пересылки из одной страны в другую и из одного города в другой были обставлены большими затруднениями и требовали массы времени. Из десяти же тысяч франков Борана остались шесть, и вот на них-то и существовали наши отшельники.

— Скорее бы окрепнуть! — говорил иногда Гранлис. — Ведь мне необходимо ехать в Рим, получить деньги…