скамейку, покрытую черным пластиком. Он безумно устал. Даже представить себе невозможно, какой это тяжкий труд – выискивать нужные звуки в хаосе шумов, поступавших одновременно от шести источников сразу.

Мужчину сморил сон – точно занавес опустился. Мгновением раньше ему показалось, будто откуда-то сверху его зовет нежный, как дыхание, голос. Ему привиделся сон. Он моет руки мылом, изъеденным жучком, и руки его тоже насквозь проедает жучок. Потом он упал со скамейки и проснулся.

Пробудившись так внезапно, он не сразу сообразил, сколько времени прошло. Ему казалось – один миг, но, возможно, он проспал и несколько часов. В страхе, что секретарша нарочно бросила его здесь, он вскочил на ноги. Ему захотелось поскорее вернуться в кабинет главного охранника и снова заняться записями подслушанных разговоров. Упав со скамейки, мужчина, видимо, ушиб локоть – мизинец на левой руке затек.

От лифта вглубь здания вел коридор. Его скупо освещали тусклые дежурные лампочки, ни в одном окошке над дверьми по обе стороны коридора света не было. Крадучись, мужчина стал подниматься по лестнице. Курительная комната, левая стена украшена цветной фотографией спаривающихся лошадей. По сравнению с акварелью в кабинете заместителя директора эта фотография была гораздо натуралистичнее и даже производила впечатление научного пособия. Коридор уперся в застекленную до половины дверь, свет за нею притушен, почти ничего различить невозможно, но видно – там ни души. На рабочем столе бумаги, приборы из нержавеющей стали и стекла, склянки с лекарством, инструменты, вызывающие ощущение боли, – все брошено в беспорядке, с первого взгляда ясно: это процедурная.

Справа – двустворчатая деревянная дверь, за ней – коридор, дощатый пол натерт до блеска. В конце деревянной панели с красными поперечными полосами – дверь, из-под которой пробивается свет. Мужчина постучал, но никто не ответил. Придумывая правдоподобное объяснение, он заглянул внутрь. Большая палата, на кровати – девушка.

Девушка подняла с подушки голову и посмотрела на мужчину. Он попятился было, но замер, уловив в ее лице вопрос – будто она ждала его.

– Пока ничего не получается… прошу вас…

Девушка молила сладким голоском. Неужели ее ввел в заблуждение белый халат? Больной, хорошо знакомый с порядками в клинике, сразу заметил бы на его халате отличительный знак охраны. Губы девушки доверчиво растянулись в улыбке – простодушной и открытой, сквозь которую, как сквозь тонкую кожицу помидора, можно было разглядеть ее сущность.

– Я тебе ничего не сделаю.

Мужчина расставил локти, поднял руки и жестом показал, что никаких враждебных намерений у него нет.

– Папа так надеялся.

Говоря это, девушка перевела взгляд на стул, стоявший у кровати. Будто на этом стуле сидит ее невидимый отец.

– Я заметил свет и решил заглянуть. Я ищу заместителя директора клиники, не знаешь, где он?

Девушка снова посмотрела на мужчину. Теперь все ее лицо расплылось в улыбке.

– По правде говоря, ноги у меня еще дрожат, когда я хожу.

– Кто твой отец?

– Будто сами не знаете.

– А кто я – знаешь?

– Нет, не знаю.

Мужчина догадался: это особая больная. Палата намного больше обычной и содержится в образцовом порядке. Кровать – специальная, одеяло – пушистое, шторы – кремовые нейлоновые вместо белых полотняных, как в остальных палатах. От тела девушки исходил запах топленого молока. На сердце у мужчины потеплело. Вот так же пахло тело его жены.

– Я спросил, кто твой отец, и если бы знал…

Девушка снова показала на стул, стоявший у кровати, и надула губы. Мужчине пришла в голову мысль, что она намекает на кого-то, кто приходит проведать ее и сидит на этом стуле. Но, проследив за пальцем, направленным под каким-то странным углом, он понял: девушка имеет в виду определенное место ножки стула. Он судорожно напряг свою мысль, и вдруг его осенило. Халат с полоской сотрудника охраны для нее – доказательство, что мужчина знает ее отца, – значит, речь может идти лишь об одном человеке. О главном охраннике.

Мужчина взялся за дело. Подняв стул, перевернул его. Так и есть, к ножке стула прикреплен миниатюрный ультракоротковолновый передатчик. Вынув батарейку, он положил ее в карман брюк.

– Не подло ли ставить подслушивающую аппаратуру в палате у девушки?

– И вправду – подло.

Голос у нее стал оживленный – атмосфера в палате разрядилась, будто откупорили бутылку газированной воды. Она привыкла, что ее подслушивают, и все случившееся привело ее в возбуждение.

– Чем ты больна?

Вместо ответа девушка, опершись локтем на подушку, приподнялась на постели и улыбнулась. Тело ее изогнулось, и оголилась нога до самого бедра. Пожалуй, она гораздо моложе, чем ему показалось с первого взгляда, – совсем еще ребенок. Самое большее – лет пятнадцать-шестнадцать. Руки и ноги у нее были длинные, и поэтому казалось, что на кровати лежит вполне созревшая девушка.

– Отец хочет взять тебя из клиники?

– Будто сами не знаете.

Девушка легла на спину и согнула ноги в коленях. Одеяло натянулось над ними как палатка.

Любезность, с которой он освободил ее от подслушивающего устройства, обернулась против него самого. Главный охранник, заметив, что отключено подслушивающее устройство, несомненно, насторожится.

– Сколько тебе лет?

– Тринадцать.

В девочке чувствовалось непонятное обаяние, и против него трудно было устоять.

– Я не хочу, чтобы вы меня уводили.

У него и в мыслях этого не было. Но, подумал мужчина, не будь он сам в столь сложном положении, пожалуй, стоило ее увести. Вещей у нее немного. (Интересно, она употребила то же слово «уводить», которое он слышал от главного охранника.) На тумбочке у кровати – таз для умывания, стеклянная чашка, розовая зубная щетка, тюбик зубной пасты, яркий иллюстрированный журнал; а в тумбочке, наверное, вата, туалетная бумага, маникюрные щипчики, баночка с кремом. Одеяло тоже, пожалуй, ее собственное, в него можно все увязать – сверток получится небольшой. Мужчина, сощурясь, смотрел в пространство. Устроить этакий маленький спектакль совсем неплохо. Он покажет, что пошел наконец на сделку с ними лишь после долгих колебаний и, стало быть, они у него в долгу.

Делая вид, что ему этого не хочется, он в конце концов согласился пойти у них на поводу.

Прикусив нижнюю губу, девочка беззаботно смеялась – мужчина даже встревожился. Вдруг она пружинисто подпрыгнула, как рыба. Одеяло соскользнуло на пол, пижама распахнулась. В складках ее затерялись начавшие наливаться груди. Казалось, они еще прятались, страшась стремительно мчащегося времени. Вытянув руку, она показала через плечо мужчины в противоположный конец комнаты. Подмышка белая, шелковистая, как внутренность раковины. По комнате разлился запах топленого молока.

– Если хотите пить – там в холодильнике кока-кола.

В дальнем конце палаты