Вошел тучный негр, закутанный в черные одеяния, он нес золотое блюдо, украшенное искусной насечкой кузнецов. На блюде красовался металлический чайник, возможно, из чистого золота, а возле него — два стеклянных кубка, до половины наполненных пенистым напитком. Негр опустился на колени в углу зала и как тонкий умелец стал разливать чай. Он подполз к султану и поставил блюдо с ним по соседству. Анай взял кубок, увенчанный густой кромкой пены и стал разглядывать его в солнечных лучах, пробивавшихся в окно. Протянул его вождю и взял себе второй кубок. Глотнул пены и почмокал во рту языком, пробуя ее на вкус. Сделал еще один глоток, прежде чем поставить сосуд на блюдо, и заговорил вновь:

— Не подумай обо мне дурно. Не посчитай меня одним из тех, кто может осмелиться воспользоваться случаем и повернуть в своих интересах положение султана. Не потому, что тот мне — брат, а по моему глубокому убеждению, что благородство — самый достойный знак отличия на груди сахарца, и если он утратил его — стало быть лишил себя оружия. Это самое убеждение заставило меня принять вызов племенных вождей джунглей и бежать с девушкой в Азгер. Один Аллах удержал меня в пределах благочестия и устроил мне все, что впоследствии осуществил, даровал успех в претворении в жизнь давнего плана. Ураг почувствовал опасность и осознал, что сунул свою голову навсегда в петлю магов, когда принял их условия по снабжению оазиса золотым песком. Он посылал мне караваны, нагруженные так, что всего этого хватило бы выстроить любую мечту и перенести Вау из его небесных пределов, никому неведомых, на нашу землю, в пустыню Азгера. И в его намерения входило также присоединиться к нам, что он бы и сделал, если бы не вероломство его слуг, подмешавших ему яд в пищу и исполнивших злой умысел вождя бамбара. Я не собираюсь затягивать свой рассказ и забивать тебе голову подробностями того, что я испытал за эти три года, особенно, когда все строения возникли на равнине у тебя на глазах и благодаря твоему содействию, несмотря на жестокую пыль. Не хочу я от тебя скрывать, что путешествие началось лишь сегодня, после жертвоприношения.

Он повернулся лицом прямо к вождю, и голубая полоска его лисама спала с верхней части груди и обнажила легендарное ожерелье, переплетенное с толстой золотой цепью. На концах этой цепи, где они сходились вместе, в самом ее центре висел таинственный ключ, испещренный волшебными знаками — может, это были амулеты-заклинания, а может — аяты из Корана. Рукоятка ключа сделана в виде минарета, увенчанного сомкнутым полумесяцем, а кончик его представлял собой полую трубку, со свисавшими с нее зубцами острой формы, словно львиная челюсть. Загадочная чеканка покрывала все детали этого ключа — от плоской лопатки-рукоятки до злобного зубастого жерла.

— Ну что же, разве нет у меня права, — признался султан, — разделить со всем народом радость от строительства — вот я и устроил им счастье на земле, ведь я провел настоящий Вау — земной Вау — в жилище каждому, я сделал из него средоточие богатства и счастья, с огромным запасом золота, чтобы притягивать сюда паломников — самых богатых купцов, везущих самые редкие товары со всего континента?

Он наклонился к вождю и проговорил загадочным тоном:

— Я не скрою от тебя, что получил на сегодняшний день десятки прошений от самых богатых и именитых купцов континента — они желают избрать город местом своей резиденции, и это тогда, когда только твое племя остается единственным во всей Сахаре, которое не решается войти в стены Вау и быть введенным в рай с золотыми цепями — всего лишь из страха перед местью джиннов, за то, якобы, что нарушат старинный уговор и будут владеть золотом. Клянусь Аллахом, слышал ты еще когда-нибудь что-нибудь глупее этой небылицы?!

Шейх Адда сделал глоток из своего стакана и выпрямил спину. Поднял нижнюю линию своего лисама поверх кончика носа и сказал:

— Ну, уж коли приличествует султану вести речь о небылицах, то будет и мне дозволено последовать его примеру и начать также с небылиц об обычаях наших мудрых предков, которые не оставили нам в наследство никаких богатств, кроме заветов Анги. Дошло до нас также одно заветное послание, говорили, будто оно размещалось в самом конце книги. Оно гласит, что житель Сахары для обретения счастья не нуждается ни в чем, кроме мудрости. Вот в чем причина того, что заставило их не оставлять нам никакого другого наследства. Стены Вау в стародавние времена размещались меж крышками переплета Анги. И древние жители Сахары не отправлялись ни в какие поиски утраченной родины, пока не потеряли священную книгу. Я полагаю, мудрецы Аира знают в деталях этот завет, он превышает все, что знает раб божий, который стал уже страдать провалами в памяти по причине своей лени и вялости и затянувшейся своей оседлости. Да, государь мой султан. Небылица гласит, что пришлый гость был первым, кто покусился на обычай и сказал, что добро вроде истины, вроде пташки земной: умрет, если в клетку ее заключишь. Ох, прощения прошу, только память опять подводит меня. Верно-верно, нельзя сравнивать добро с птицей… Ну, как же… Оно — ага, «вспомнил!» Похоже оно на воду проточную и на воздух чистый. Говорят же: если заключишь воду в водоем, застоится она и протухнет. А если надумаешь закрыть земзем — родник воды чистой вместе с воздухом плотной крышкой, то воздух застоится и протухнет. Мы тут говорили о ереси шейха братства аль-Кадирийя в свое время. И согласились с вами, наш султан, в тот день на том, что в водоем сливается или в сточный канал попадает, портится, загнивает, превращается в свою противоположность. Ну, что сделало время с этим законом? Верно же, закон как был, так законом и остался, потому как небесный он. Однако мы вправе задать вопрос: что сделал, как поступил султан с этим утверждением? Как же он предал закон небес и принялся тюрьмы возводить, забыв, что Вау земной не то, что Вау небесный, и разумные жители Сахары никогда в поиски земного Вау не пускались, а если нападало на них желание земными благами насладиться, так отправлялись они в Вау совести, в Вау смертного греха и прочие, так сказать, «грады Вау», которых пруд пруди, как оазисов, в нашей Сахаре? Следовало бы султану задать себе вопрос, почему же это порча находит на вещи, если в яму их сбрасывать, прежде чем решаться строить так смело задуманное им. Конечно, кто я такой, чтобы сообщать султану, что вещи портятся и теряют свое назначение, если коснется их рука человека. Вещи и явления так и пребывают в небесном состоянии, если не дотянется до них рука греха и скверны, тогда они разлагаются, и поедают их черви разложения и превращаются они во прах. Этим знаком отмечена греховная длань с того дня, как осмелилась и потянулась сорвать запретный плод в священном саду и вкусить его, вложить в немощные уста, утоляя зов алчности. Если бы только спросил себя уважаемый господин султан, не пришлось бы ему тянуться на цыпочках в поднебесье и возводить опасные стены просто потому, что греховный дланью созданы. Рука, которая строит только для разрушения и родит лишь ради смерти. Я признаюсь тебе сегодня, что ни минуты не сомневался, с тех пор как впервые тебя увидел, что ты родом из посвятивших себя поискам Вау. Если нашелся бы внимательный слушатель к такой тревожной мысли, не перевернулась бы природа равнины. А знаешь ли ты, что ввело меня в заблуждение? Никогда в жизни я не думал, что поиски Вау могут быть коллективными. Мы в прошлом привыкли встречать в Сахаре одиноких скитальцев — искателей счастья, мы получили в наследство от предков мысль, что одиночество есть удел искателя Вау. Мне и в голову не приходило, что можно встретить целое селение, которое бы снялось с места и отправилось искать утерянную родину. И вот теперь я должен заплатить цену за эту оплошность! Однако наверняка явится иблис, чтобы набросить свою пелену на истину и внушать злые козни в душу живой твари, толкать ее совершить заблуждение, как он когда нашептал человеку, понудив его к греху и скормив ему ломтик запретного плода в райском саду. Ты ведешь разговор о счастье и считаешь нас глупцами, потому что нас цепями заволакивают в твой сад. Я с тобой согласен. Мы — дервиши-аскеты не потому, что отказываемся вступить в твой райский сад, а потому что поменял саму жизнь на недостаток, на погибель, на вечную утрату, имя которой — свобода. Это решение не ново, мы не претендуем на то, что нам первым пришло оно в голову, мы унаследовали его вместе со сводом Анги, с нашей честью, с тем лисамом, которым мы привыкли укрывать грешные уста наши. Мы впитали его с молоком матери, мы ему выучились с тех пор, как стали себя ощущать в Сахаре. Вот откуда взялось это вечное перемещение, что оно, как не бегство от всяких оков, от земли, от оседлости на ней, от оазисов? В чем причина вечного странствования, как не в гордой и смелой, величественной попытке избавиться от всякого порабощения, в упорном стремлении каждого к открытому пространству? А что это за пространство, за простор такой, как не тот единственный в мире сосуд, что в состоянии сохранить, защитить все сущее от порчи и разложения, чтобы воздух вечно оставался свободным и чистым, а вода всегда была каплей невинного дождя, взвешенной в облаке, вольно блуждающем в небе Сахары? Мы избрали, как видишь, пребывание вне стен всякого «братства», далеко за его пределами с тем, чтобы мы могли обеспечить себе непрерывное сверкание на вольном просторе под жестокими лучами яркого солнца. Этот утомительный, яростный поиск, эта удивительная гонка по пустынному континенту, которому не видно конца-края, есть требование, нужда в подлинном Вау. Вау скрытом. Вау небесном, не том, что возведен и осквернен грешной дланью человека. Что же ты хочешь, чтобы племя по своей воле вернулось в тюрьму, из которой оно бежало тысячи лет назад, всего лишь потому, что решили люди дух перевести после долгого странствия по соседству с одним из колодцев и провели в лагере больше сорока дней? Жаль, конечно! Мы совершили оплошность, надели на себя цепи — еще до того, как ты явился на равнину, чтобы строить нам всем свою грязную тюрьму с помощью колдовского жезла под названием золото. И если мы позволили тебе стать нашим соседом и приняли твой соблазн, то, наверное, претендовать на чистоту не сможем — наше первородство может обеспечить нам только странствие, мы ведь даже не сможем носить с гордостью это прозвище — «сахарец»! Ты, что явился из страны Аир, чтобы украсть нас от самих себя, господин наш султан? Проводишь нас в темницу, из которой бежали мы десять тысячелетий тому назад, когда распахнула нам Великая Сахара свои объятья и сорвала с себя всякие облачения только для того, чтобы показать нам, что Вау — ближе для нас, чем шейная вена? Ты явился, чтобы ослепить нас сверканием злополучного металла и выложить перед нашими глазами фальшивый Вау вместо Вау божественного, Вау Небес?