европейских монархов, но и правителей Востока. Описывая вручение «кредитивных грамот» персидским послом, герцог отмечает, что в церемонии не было ничего «замечательного», за исключением того, что приехавшие с послом персияне вошли в зал, где проходила церемония, оставя в передней свои туфли, что являлось знаком особого почтения и покорности [16].

Не упоминает об обмене подарками во время вручения кредитивных грамот и французский посол, проживший в России около четырех лет (1785–1789), граф Л.-Ф. Сегюр. Произнеся речь и вручив грамоты, он ответил на вопросы Екатерины II о своем пребывании в Берлине и Варшаве [17].

Перед отъездом в Россию Сегюра уверяли, что в Петербурге в дипломатическом церемониале «господствует совершенная свобода», но в действительности, по мнению Сегюра, ее не существовало. Так, каждое воскресенье императрица, выходя из церкви и вступая в свои покои, встречала представителей иностранных дворов, стоявших в дверях вдоль зала. «Я нашел здесь те же скучные затруднения при соблюдении этикета, которые мне наделали столько хлопот в Майнце», – вспоминал Сегюр [18].

После заключения мира в Кючук-Кайнарджи и в Яссах турецкий султан Абдул Гамид, а затем султан Селим III отправили в Россию богатые дары: два конских убора – седла, сбруи и стремена, покрытые эмалью и драгоценными камнями; попоны, расшитые золотом, ляпис-лазурью[29], и красными кораллами; серебряные подковы с серебряными гвоздями и серебряное ведро. Было прислано также налобное украшение лошади – золотое ажурное перо – решма с 999 бриллиантами и бразильским топазом густо-оранжевого цвета в центре. Только одна эта решма по курсу XIX века оценивалась в 26 тысяч рублей золотом [19].

В XVIII–XIX веках обычай обмениваться посольскими дарами уже не существовал. Но дары продолжали поступать в Россию в связи с различными важными политическими событиями. В 1811 году в память заключения Тильзитского мира Наполеон подарил Александру I три сервиза: кофейный, чайный и десертный, так называемый олимпийский. В 1896 году из Японии был прислан орел из слоновой кости (он сделан в натуральную величину), сидящий на массивном пне японского дерева, также была подарена ширма с изображением морского прибоя. В том же году из Кореи был прислан деревянный черный шкаф, инкрустированный перламутром [20].

Коллекция даров в Оружейной палате Московского Кремля – самая большая в мире. Она свидетельствует о силе и могуществе Российской империи.

Одно из первых упоминаний о подарке от имени советского правительства зарубежному гостю, прибывшему с официальным визитом в СССР, было обнаружено в Протокольном фонде Архива внешней политики России и датируется 1925 годом. 15 июля этого года в Москву, посетив перед этим Лондон и Берлин, прибыл генерал Сю – председатель китайской делегации по изучению политического и экономического положения Европы, Америки и Японии (визит продлился до 24 июля).

Пребывание в СССР китайского гостя было использовано советским правительством для демонстрации могущества советской армии. В переписке наркома иностранных дел Г.В. Чичерина с наркомом по военным и морским делам М.В. Фрунзе содержится фраза, которая могла бы стать девизом для каждого, кто участвовал в подготовке визитов в СССР в 20-х годах: «Побольше пышности и сердечности и поменьше шума и огласки» [21].

В связи с этим нарком Чичерин просит товарища Фрунзе учесть мнение НКИД в отношении подарка генералу Сю, а именно дать распоряжение найти и преподнести генералу саблю.

В 1926 году в НКИД существовал своеобразный подарочный фонд, сформированный из запасов, переданных наркомату Гохраном. Но чтобы преподнести гостю предмет, выбранный в этом фонде, начальник протокольного подразделения НКИД Д.Т. Флоринский должен был обратиться к управляющему делами НКИД И.С. Моргунову, прося его распоряжения о выдаче средств на закупку.

Вопрос о принятии подарков советскими официальными лицами являлся одной из наиболее острых проблем в протокольной практике 20-х годов.

6 декабря 1927 года глава японской экономической миссии господин Кухара преподнес временно исполняющему должность помощника заведующего Протокольным отделом Костюковскому «небольшой сувенир по его пребывании в Москве» – 3 метра японского шелка для его супруги.

Приняв подарок, Костюковский в объяснительной записке писал, что сначала он отказывался, так как в СССР «не принято получать подарки», но Кухара заявил, что в Японии это традиция и он будет оскорблен отказом [22].

При вручении и принятии подарков советским представителям за рубежом следовало учитывать культурные традиции тех государств, где они были аккредитованы.

Так, 24 января 1929 года полномочный представитель в Японии Трояновский сообщает заместителю народного комиссара по иностранным делам Л.М. Карахану, что сотрудники миссии получают подарки (как съедобные, так и несъедобные) в связи с коронацией японского императора. По мнению Трояновского, этот вопрос требует урегулирования: «Я считаю, что систему подарков как распространенное широко явление необходимо изжить, я считаю целесообразным издание декрета Совнаркома, запрещающего принятие подарков со служащими и их женами от иностранцев» [23]. Если по политическим соображениям принятие подарков необходимо, то этот вопрос должен разрешаться Совнаркомом, с указанием характера использования подарка. В собственность, по мнению Трояновского, подарок оставить нельзя, если только это не продиктовано политической целесообразностью. К примеру, лицо получило подарок в знак особого уважения; оставаясь на дипломатической службе, дипломату следует продемонстрировать этот дар перед иностранцами, как свидетельство внимания к СССР.

Но при этом получение различных «мелочей» – безделушек, цветов, фото, кукол и т. и. должно регулироваться полпредом. Неприемлемы и подарки в виде чеков, используя которые служащий мог совершить покупку в магазине: «У нас не все в этом гладко, не все чеки вернули» [24]. Трояновский просит проработать этот вопрос «у себя» и внести в него ясность.

В ответном письме Трояновскому (от 5 апреля 1929 года) Карахан сообщает, что в отношении принятия подарков сотрудниками полпредства и торгпредства следует руководствоваться циркуляром Чичерина, отправленным полпреду 24 января 1929 года, в котором сказано, что полпредам разрешено в отдельных случаях, в зависимости от обстановки получать подарки. Издание специального правительственного декрета «нам не представляется нужным». Что касается чеков в качестве подарков, то их принятие «не представляется удобным» [25].

Следует отметить, что в циркуляре, отправленном из Москвы в Токио 24 января 1929 года, Флоринский сообщает Трояновскому, что «орденов мы не принимаем», но от коронационной медали не следовало отказываться – это сувенир, как это правильно поняли представители США и Швейцарии, тем более что «Вас по долгу уговаривали придворные и дипломаты» [26]. В заключение Флоринский напоминает, что у нас существует общее правило: «Мы руку у дам не целуем» [27].

Чем больше государств входило в орбиту международных контактов отношений СССР, тем актуальнее становилась проблема обмена памятными дарами, как в зарубежных представительствах СССР, так и в самой Москве.

Так, в своем дневнике (за 9—15