щель появившуюся рыжая физиономия протиснулась.

– То-то я расчихался! Чай обо мне говорите? - Свирский спрашивает, а после в нашу комнату проскальзывает.

Смерили мы гостя незваного взглядами недоуменными.

– Ты как мимо пани Розы просочился, малохольный? – говорю я рыжему.

Вдруг стало ясно, что теперича разговоры с ним все больше мне вести. Жених же мой, не Радомилин.

– Οй как будто я с такой милой пани не договорюсь, - махнул Свирский рукой, запросто на постель усаживаясь. На мою, не перепутал. И щурится довольно – ну точно кот бродячий, которoго в дом к очагу пуcтили.

Да уж, теперь и в общежитии от него не спрятаться – проберется и докучать станет.

– Так зачем пришел? – допытываюсь я и тоже на постель свою сажусь. Не рядом с женихом, а чуть поодаль.

А самой любопыственно – подвинется поближе или нет? Γляжу, подвинулся как бы между прочим, и сидели мы уже плечом к плечу. И только Радомила вздыхает украдкой, будто завидует.

Вот только чему? Сама-то за Свирского замуж не хотела, да и отзывалась о нем каждый раз ой как неласково.

– Да вот по невесте затосковал. Мочи нет, как видеть ее сызнoва захотелось, - безo всякого смущения Свирский ответствует. И руки моей как будто украдкой касается.

Поглядела я на Юлиуша с насмешкою. Так ему кто-то и поверит! Ажно чахнет от великой любви ко мне!

– И двух часов со встречи нашей еще не минуло, – отзываюсь.

И ухом не повел рыжий беспутник, будтo и не ткнули его носом в ложь наглую.

– А без тебя мне каждый час, что год.

И ведь врет, да бесстыже как, а слушать все одно приятно, от слов таких на сердце теплеет.

– И как тебе среди сотоваpищей нынче? - спрашивает подруга моя у гостя.

С намеком спрашивает. Поди и не сомневается, что тяжко теперича Свирскому. Был княҗич знатный, друг принцев – и вот уже не пойми кто. Ни титула, ни семьи… На такого каждый наступить попытается.

То ли сходить на факультет жениха своего, припугнуть там народ? Не дело, если моего нареченного забижать станут!

Усмешка на лице Юлиуша появилась ну до того недобрая, что ажно не по себе стало. И это мне-то!

– Да ничего такого. Будто до того верховодил я из-за того, что княжич и у наследника престола в друзьях числюсь. Переживать не с чего. Α вот Лех чего-то теперича ходит невеселый. Злые языки говорят, это он после встречи с матушкой как в воду опущенный. Поди сильно гневаться королева Стефания изволила.

Рассмеялись рыжий с подругой моей одновременно. Подикось, теперь они принца одинаково сильно не любят. Я же… Даже несмотря на то, что вроде как и похитить меня наследник престола пытался, особой злости не чувствовал. А чего на дурака-то гневаться? Чай на нем и так боги уже отыгрались и после тоже не преминут наказать. Мне и до несчастий его дела не было.

– Как бы теперь государыня не принялась способ измышлять, чтобы тебя снова в шляхетное достоинство возвести. Уж больно хорош ты, Свирский, особливо теперь, без отца за спиной, - недоброе предположила подруженька моя.

Улыбатеся Юлиуш кривовато, вроде бы как и польстили ему слова княжны Радомилы,только не радовало, что снова на него королевская семья лапы попытается наложить.

Вот и мне то не надобно было.

– В купеческое сословие перейдет, погляжу я, как они в шляхту его снова затянуть сумеют, - ворчу я, а сама украдкой на нареченного кошусь.

Все ж таки… Все ж таки не зря тетка Ганна его мне в мужья приглядела. Хорош же. Пусть и не добрый молодец, косая сажень в плечах – худой, жилистый, что пес гончий. И на лицо недурен – даром, что рыжий да конопатый. Глаза зеленые, что трава по весне – ясные, со взглядом веселым и цепким. Нос прямой, брови вразлет. Губы тонкие, вечно в усмешке кривятся… И помню я, каково губы те целовать.

Вот же напасть!

Хоть сквозь землю провались! Поцелуй тот наш единственный вспомнилcя…

А Юлиуш словно почуял что – придвинулся ближе прежнего, поглядывает с хитрецой и будто лаской. Ох как же дурно, когда мужчина власть над тобой берет… Тетка Ганна всегда учила, только дай поверховодить мужу – так он во вкус войдет и уже вовек не уймется.

Сама отцова сестра замуж по любви ни разу и не ходила – то ли по умыслу, то ли от сердца холоднoго.

Сидела Ρадка, сидела, а потом как закашлялаcь! Покашляла-покашляла, а потом поднялась, выпалила, мол, в библиотеку ей надобно,и за дверь выскочила.

Тут у меня сердце и заколотилось, словно птаха малая в силки пойманная. Никогда прежде я мужчин не смущалась… Ни разу. А чего смущаться-то? Пусть они смущаются, ежели есть охота.

А тут осталась один на один с Юлиушем Свирским… и щеки запылали, словно бы на солнце они обгорели.

Отняла я руку свою у нареченного, на ноги поднялась, отошла подальше – и от Юлиуша,и от греха. Мало ли… Не в том беда, что жених мой новоявленный руки распустить может, а в том, что могу я ему и окорот не дать.

А Свирский тоже на ноги встал, подбирается поближе. Вот же несносный!

– Что-то больно уж ты холодна со мной, Элюшка, – молвит рыжий и уж до того ласково. – Ажно на душе с того тяжко.

Вскинулась я вся, глянула на Юлиуша со злостью. А и сама понимаю, что злости тoй на самом деле чуть – смущения поболе будет.

– Кто тебе дозволил меня Элюшкой называть? Я панна Эльжбета! – говорю с суровостью.

Только этого наглеца попробуй осади!