И когда Одри наконец смирилась с тем, что никогда уже не сможет вырваться из темной бездны отчаяния, судьба преподнесла ей дар, о котором она не могла даже мечтать. Ребенок Луиса… Когда Одри поняла, что беременна, она положила руку на свой живот, и ее лицо озарилось широкой, нежной улыбкой, а душа, уже почти омертвевшая, ожила и затрепетала от волнения. В ней растет частичка Луиса, которая теперь всегда будет с ней, и, если будет на то воля Божья, никто не отнимет ее у нее. Этого ребенка не отправят учиться за море. Она уже научена горьким опытом. Она не позволит. Зачатый в самой чистой на земле любви, этот ребенок будет особенным. Милостью Божьей ей был дарован еще один шанс на будущее. Будущее, озаренное радостью. Она больше не вглядывалась в бездну, перед ней открывался необъятный горизонт безграничных возможностей. «Это будет маленькая девочка, — сказала она себе. — И я назову ее Грейс[23]».

Только полностью насладившись этим даром судьбы, она вспомнила о своем супруге. И тогда ее улыбка исчезла. Одри нахмурилась, с тревогой размышляя, как ему все объяснить. Ей придется рассказать ему правду. Это неизбежно. Он узнает, что это не его ребенок — не может же она представить случившееся как непорочное зачатие. Одри очень боялась. Но не его гнева; она боялась причинить Сесилу боль.

Сесил вернулся домой поздно. Усталый, с поникшими плечами, он шел по тропинке к парадной двери. Одри была настолько поглощена своими собственными невеселыми мыслями, что не замечала мужа, пока он не появился на пороге. Сесил выглядел таким печальным и несчастным, что ее сердце заныло. Когда он вошел, она стояла в прихожей, кусая ногти. Выражение его лица не изменилось. Он просто равнодушно смотрел на нее, словно устал любить ее, не получая взаимности. Словно уже устал от постоянных попыток что-то изменить.

— Нам нужно поговорить, — сказала она.

— Хорошо, — покорно ответил он. Если бы она заявила, что собирается бросить его, Сесил бы совсем не удивился. Он проследовал за ней в гостиную и, как обычно, потянулся за виски, едва осознавая, что делает. Но был не в состоянии изменить привычке, даже если бы и захотел этого. Он опустился в кресло и отпил глоток из бокала.

— Итак, что ты хотела сказать?

Одри вздохнула. Она не знала, как все объяснить, как смягчить удар.

— У меня будет ребенок, — равнодушно произнесла она.

Сесил долго, не отрываясь, смотрел на нее, ничем не выражая своих чувств, и только щеки его вспыхнули, словно ему надавали пощечин.

— Понятно, — наконец произнес он.

— Я попробую тебе все объяснить, — начала она.

— Здесь нечего объяснять, Одри. — Он жестом попросил ее замолчать.

Она подчинилась, не протестуя, и увидела, что Сесил встал и облокотился на полку над пустым камином. Он всматривался в темноту, вспоминая стих из Библии и черпая из него силы. Теперь перед ним предстало неоспоримое доказательство романа Одри с братом. Все его подозрения подтвердились. Но она не бросила его; какой бы ни была причина, но она позволила Луису уехать. Сесил вздрогнул, вспомнив то утро, когда много лет назад он обнаружил исчезновение Луиса и его прощальную записку. Ему представилась золотая возможность исправить ошибки прошлого и загладить вину, которая терзала его с тех пор. Сейчас он стоял на распутье. Он мог продолжить идти по жизни с ней и ребенком или оставить ее и идти дальше в одиночестве. У него был выбор. Но в действительности выбирать было не из чего, потому что благородство характера снова властно заявило о себе. Он встал и расправил плечи. Его переполняла сила: так чувствует себя человек, когда его поступки продиктованы самоотверженностью и добротой.

— У нас будет еще один ребенок. Воистину Господь благословил нас, — наконец сказал он, поворачиваясь и глядя на жену.

Пока Одри в смятении смотрела на него, он подошел к ней, наклонился и поцеловал. У нее перехватило дыхание, и она невольно вздрогнула, не сводя с него глаз и не зная, как реагировать.

— Ты звонила маме?

Одри сглотнула и попыталась взять себя в руки. Но стыд внезапно захлестнул ее — она разразилась слезами и отрицательно покачала головой.

— Не печалься, Одри, ребенок — это дар. Сейчас не время для слез, сейчас нужно радоваться.

— Прости меня, — едва слышно проговорила она.

Но Сесил сделал вид, что не слышит.

— Думаю, тебе лучше позвонить маме, чтобы поделиться такой хорошей новостью.

— Но, Сесил… — Одри снова сделала попытку все объяснить.

— И нужно сообщить близнецам, что у них скоро будет маленький братик или сестричка. Уверен, они будут рады, по крайней мере, Леонора.

Одри знала, что спорить с ним бесполезно, поэтому откинулась на спинку дивана и вытерла слезы рукавом рубашки.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Ужасно, — ответила она и снова всхлипнула.

— Я имею в виду физически.

— Сесил, кроме души, у меня ничего не болит.

— Почему бы тебе не лечь спать пораньше? Я лягу в своей гардеробной. Утром тебе станет легче. — Он пошел к двери, затем обернулся и посмотрел на нее скучными глазами, которые когда-то светились такой любовью. — С некоторыми вещами очень больно жить, Одри. Поэтому, если очень постараться, можно поверить, что всего этого никогда не было. — Он поднял подбородок и тихо продолжил: — Ты носишь моего ребенка, Одри. Больше не о чем говорить. Это наш ребенок, и мы будем вместе его воспитывать. И я больше никогда не хочу возвращаться к этому разговору. И, пока жив, я больше никогда не хочу видеть своего брата, ни в этой жизни, ни в следующей!

Одри смотрела ему вслед, пока он не вышел, и вдруг поняла, что все это время сидела затаив дыхание.

Она не знала, любила ли когда-нибудь своего мужа, но в этот момент она глубоко им восхищалась. Наверное, он все знал о ее связи с Луисом, но никогда не упрекал ее. Всегда с нежностью относился к брату. А теперь совершил самый благородный поступок, на какой только способен мужчина: согласился воспитывать ребенка Луиса как своего собственного. Одри снова расплакалась, на этот раз от острого чувства благодарности.

Грейс родилась в больнице «Литтл кампани оф Мэри», так же, как в свое время ее мать и сестры. Но в отличие от всех остальных новорожденных, которых доктор видел в своей жизни, Грейс родилась с легкой улыбкой на розовых губках и всезнающим выражением мудрых глаз — глаз взрослой женщины, много повидавшей в этой жизни. Она не кричала, как Алисия, не скулила, как Леонора, а просто с любопытством посмотрела на маму и протянула белую ручонку к ее лицу. Одри взяла крошечную ладошку и поцеловала ее. Слезы катились по ее щекам и капали на тельце новорожденной малышки.

— Позвать мужа? — спросил доктор.

Одри покачала головой.