Величайший кризис его президентства разразился в первые же дни независимости. Племя ухали в свирепой оргии мести обрушилось на хита. За пять ужасных дней погибло свыше двадцати тысяч хита. Толпа поджигала их маньятты.

Уцелевших в огне хита забивали насмерть мотыгами и мачете. Орудия, которыми порабощенные ухали обрабатывали поля своих хозяев и рубили им дрова, обратились против хита.

С гордых женщин хита, высоких и красивых, срывали их традиционные длинные платья, грубо срезали с голов тщательно заплетенные волосы, которыми они так гордились. Их обнаженными гнали перед улюлюкающей толпой и забрасывали испражнениями.

Тех женщин, что сопротивлялись, поднимали и насаживали на колья внешней ограды маньятты.

Самых молодых женщин и девушек привязывали кожаными ремнями за ноги к двум быкам. Потом толпа гнала быков, и девушек разрывало пополам.

Келли тогда не было в стране, она не видела этих зверств. В то время она, школьница, училась в Англии, но рассказ о том, как Виктор Омеру уговаривал толпу и своим телом защитил от нее жертв-хита, стал легендой. Сила его личности положила конец бойне и буквально спасла племя хита от геноцида и уничтожения.

Тем не менее тысячи хита погибли, а пятьдесят тысяч в поисках спасения бежали в соседние Уганду и Заир.

Потребовалось чрезвычайно умелое государственное управление, чтобы за десятилетия смягчить ужасную племенную вражду, убедить изгнанных хита вернуться в Убомо, возвратить им их стада и пастбища и изменить традиционный сельский образ жизни молодых людей, отправляя их учиться. Президент Омеру пытался превратить Убомо в современное государство.

Чтобы изгладить память о первых ужасных днях независимости, Виктор всегда излишне благоволил хита, предоставляя им преимущества. Желая убедить их в том, что доверяет им, он позволил им постепенно прибрать к рукам маленькую армию и полицию Убомо. Сам Ифрим Таффари завершил свое образование в Европе на стипендию, предоставленную президентом Омеру из собственного скромного дохода.

Теперь Виктор Омеру расплачивался за великодушие. Племя ухали опять стонало под пятой хита. Как часто случается в Африке, цикл тирании и угнетения прошел полный круг, но даже сейчас, когда они сидели на широкой веранде бунгало, погруженные в обсуждение, Келли видела в темных глазах Виктора Омеру боль за весь народ и тревогу о нем.

Казалось, жестоко умножать его страдания, но она не могла больше сдерживаться.

— Виктор, здесь, в самом сердце священной территории бамбути, с реками происходит нечто ужасное. Что-то такое страшное, что я даже не знаю, как это описать.

Он слушал, не перебивая, но когда Келли умолкла, негромко сказал:

— Таффари убивает наш народ и нашу землю. Стервятники чуют в воздухе смерть и собираются, но мы их остановим.

Келли никогда не видела его таким разгневанным. Лицо жесткое, глаза темные и страшные.

— Они могущественны. Богаты и могущественны. Но нет такой силы, которая была бы сильнее честных людей и справедливого дела, — ответил он, и его сила и решимость были заразительны. Келли почувствовала, как уходит отчаяние, сменяясь новой энергией и решимостью. — Да, — прошептала она, — мы найдем способ остановить их. Ради этой земли должны найти.

— Подходящее название, — согласился Таг Харрисон, когда «роллс-ройс» «Сильвер Спирит» оставил позади прибрежную равнину и начал подъем в зеленые горы. Дорога обогнула один из утесов, и на мгновение Таг увидел широкий пролив Формоза, и ему показалось, что он различил в голубой дымке больше чем за сто миль отсюда материковый Китай, затаившийся, как дракон в засаде. Потом дорога снова повернула, и они опять оказались в лесу из кипарисов и кедров.

Они находились в четырех тысячах футов над влажной тропической равниной и над суетой Тайпея, одного из самых деловых и богатых городов Азии.

Здесь воздух сладкий и прохладный, нет необходимости в мощной системе кондиционирования «роллс-ройса».

Таг чувствовал себя легко и расслабленно; в таком состоянии отлично думается. «Вот одно из преимуществ личного самолета», — думал он с улыбкой. Самолет летит, когда Тагу вздумается и куда вздумается. Не раздражают большие аэропорты и толпы немытых пассажиров. Не нужно проходить мили коридоров, не нужно гадать у багажного транспортера, приедет багаж или не приедет. Никаких неприветливых таможенников, носильщиков и водителей такси.

Таг добирался из Лондона небольшими перелетами. Абу-Даби, Бахрейн, Бруней, Гонконг — во всех этих центрах он провел по одному-два дня и везде становился участником большой игры.

Особенно выгодной оказалась остановка в Гонконге. Самые богатые и благоразумные бизнесмены торопились перевести капиталы и переселиться раньше, чем истечет срок договора и территория вернется к материковому Китаю. Таг подписал два договора, которые в течение следующих нескольких лет обещали принести ему не меньше десяти миллионов фунтов. Когда командир его экипажа посадил самолет в аэропорту Тайпея, наземный контроль отвел «Гольфстриму» незаметную площадку за ангаром авиакомпании «Китайские тихоокеанские линии», а рядом уже ждал «роллс-ройс» с младшим представителем семьи Нинь.

Таможня и иммиграционная служба в лице двух чиновников в мундирах, кланяясь и улыбаясь, поднялась на борт. В течение пяти минут в красном дипломатическом паспорте Тага появились нужный штамп и печать иммиграционного департамента.

Тем временем слуги в белых куртках и перчатках перенесли два чемодана «Луи Виттон»[38] в багажник «роллс-ройса». Через пятнадцать минут после приземления самолета «роллс-ройс» уже выезжал из ворот аэропорта.

Таг чувствовал себя так хорошо, что его потянуло на философию. Он сравнивал это путешествие с теми, которые совершал в молодости, голодный, отчаянно отвоевывая себе место под солнцем. Пешком, на велосипеде, в местных автобусах он несколько раз пересек Африканский континент. Он помнил свою первую машину — грузовик «Форд V-8», с передними крыльями, похожими на уши слона, с лысыми шинами, которые не проходили и пятидесяти миль без прокола, и двигателем, который держался на проволоке и надежде. В то время он невероятно гордился этой машиной.

Когда он впервые сел в самолет, старому самолету-амфибии «Сандерленд» пришлось приземляться для дозаправки — на реке Замбези, потом на Великих озерах, наконец на самом Ниле, и на перелет в Лондон ушло десять дней.

Чтобы по-настоящему оценить роскошь, нужно вначале испытать трудности и лишения, считал Таг. Его молодость была трудной. Он наслаждался каждым ее днем, но черт побери — прикосновение шелка к коже и кожаной обивки «роллса» к спине было необыкновенно приятно, и он с нетерпением ждал нынешних переговоров. Переговоры предстояли трудные и беспощадные, но именно это ему и нравилось.

Он любил споры и беседы за столом переговоров. И с наслаждением менял манеру поведения в зависимости от того, с кем имеет дело.