13-го. Проезжая по городу, я заметил среди улицы русского священника, или попа, в полном облачении. Я тут же приказал спросить, что это значит. (Мне) отвечали, что он должен освятить место, на (котором предполагается) строить дом. Там в самом деле сделаны были нужные приготовления для постройки дома.

16-го. Проезжая по городу, я случайно встретил царя, (который) сам делал сортировку между солдатами и офицерами, (устраняя) старых (и) негодных (к службе), (причем) сам обо всем расспрашивал и писал. Удивительнее всего было спокойствие, с каким (он это делал). Непосвященный подумал бы, что никакого другого дела у него нет, тогда как (в действительности) во всей России (государственные) дела — гражданские, военные и церковные — ведаются им одним, без особой помощи (со стороны) других. Перед своим уходом (царь) велел внести globum terrestrem в дом (и поставил его) под небо из тафты. (Глобус этот) медный, шести футов в диаметре, заказан в Голландии покойным королем Шведским, цена ему была назначена в 16 000 ригсдалеров, но так как король умер (до его изготовления), а ныне царствующему королю в нем надобности не было, то царь выторговал его себе за 1800 ригсдалеров.

В этот день (из Москвы) уехал упоминаемый выше польский посол, не получив у царя иной прощальной аудиенции, кроме как частной, на пиру у некоего служащего в Сенате, в Москве, Тихона Никитича[330], куда был зван (и) царь.

17-го. Собираясь выехать отсюда к армии вечером, царь послал за мной, (приказав) мне явиться (на свидание с) ним к английскому купцу Стайльсу[331], у которого он (в тот день) обедал. Я явился туда, был любезно принят царем и оттуда вместе с ним отправился к посланнику Кейзерлингу. Тут (царь) сообщил мне, что 40 000 кубанских татар хотели напасть на его флот под Азовом, но что их прогнал калмыцкий хан с десятью тысячами калмыков, — ибо калмыцкие татары гораздо воинственнее и (сильнее) прочих татар. Таким образом великие опасения относительно (взятия кубанскими) татарами царского флота исчезли.

Царь уехал в тот же вечер (в сопровождении) своих министров и немногочисленной (свиты). Я неоднократно просил (русских) министров предупредить меня о дне отъезда царя, чтоб я мог ему сопутствовать: но (они) отвечали, что (сами) ничего верного об этом сроке не знают, что, (впрочем), мне в настоящее время и незачем ехать с (самим царем), так как теперь он совершает лишь небольшую поездку в Польшу, куда мне не надо его сопровождать; по прибытии же его в Польшу они (министры) уведомят меня, где я могу его настигнуть. (Ответом) этим я (поневоле) должен был удовольствоваться.

Императорский посланник Вильчек и посланник короля Августа Фицтум, отозванные своими государями, тоже выехали из (Москвы). Прусский же посланник Кейзерлинг, подобно (мне), вынужден был остаться (здесь), так как царь не хотел иметь его при себе. Я остался в (Москве) по вышеозначенной причине, впредь до получения уведомления от великого канцлера, где я должен съехаться с царем.

На (вечере), где я в тот (день) виделся с царем, в числе других (гостей) находился один старый князь, Федор Юрьевич Ромоданов[332], которому поручено было, между прочим, наблюдение за схваченными и подлежащими наказанию убийцами и ворами. Во время отсутствия царя этот (князь Ромоданов), вместе с другими (лицами), должен был также заседать в Сенате. Как сказано ранее (?), чины генерал-поручика и шаутбенахта царь после Полтавской битвы получил от него. (На этом вечере) царь долго с ним разговаривал. (Ромоданов) передавал ему свои соображения, как все устроить к лучшему, (а) царь с великим терпением и почтительностью слушал его, время от времени, как сын у отца, целуя у него руку. Кто не знал, как царь умеет притворяться, тот мог бы подумать, что он не шутит. (Но) на самом деле царь в подобных (случаях) играет комедию, чтобы уверить старых русских, что очень ценит их глупые советы, дабы в его отсутствие они не принялись за прежние свои штуки.

Князь Ромоданов, носивший в кармане фляжку с водкой, подарил ее царю, как великую (драгоценность). Со своей стороны, царь принял ее со знаками величайшего почтения и (опять) поцеловал у него руку; (затем) всем нам дал отведать из (фляжки); каждый отведавший должен был (в свою очередь) целовать руку у (Ромоданова). Я также выпил (глоток) и потом в течение нескольких суток не мог оправиться, в такое волнение пришла моя кровь; ибо, (в сущности), как объяснил мне царь, это был spiritus vini, (настоянный) на красном испанском перце, — и мне казалось что, для вынуждения у воров и разбойников признания в их преступлениях, достаточно бы пригрозить им, что их заставят выпить этой (перцовки), — так она была крепка.

После отъезда царя мне рассказали, что за несколько дней перед тем, он на (время) своего отсутствия венчал князя Ромоданова царем над Россией, а старого Зотова, о котором выше неоднократно упоминалось, патриархом, — чтоб над тем и над другим посмеяться.

19-го. В 11 ч. вечера я выехал из Москвы в так называемый Иерусалим или Воскресенский монастырь, построенный по образцу Иерусалимского храма, (что над) Гробом Господним.

20-го я прибыл в этот монастырь. В нем сто монахов. Обладает он четырьмястами крестьянами, которыми существует и поддерживается. Царь оставил ему только эти (400) крестьян из (прежних) трех тысяч, коими ранее владел (монастырь), — остальных же взял себе, руководствуясь мнением, что крупные доходы более пригодны для него (самого) — на ведение войны, — чем для этих дармоедов. С (начала настоящей) войны царь произвел такой дележ со всеми главными монастырями в России, благодаря чему ему досталось несколько сот тысяч крестьян и его доходы значительно увеличились.

(Воскресенский) монастырь расположен на горе; кругом него лес и (обилие) воды; он обнесен красивыми старинными стенами с девятью башнями. Внутри этих стен находятся монашеские кельи и четыре церкви. Все эти (постройки) каменные. Посредине стоит больший из храмов, храм Воскресения, прекрасное изящное здание, вышиной в 20 сажен, (считая) в сажени три русских аршина или локтя. Как пол его, так и свод (купол?) сплошь выложены четырехугольными чугунными плитами. Внутренний (простор) разделен на три части. Одна представляет так называемый главный храм, (то есть) собственно (церковь); вторая — другой (внутренний) храм, где стоит посредине подобие Гроба Господня, — вполне соответствующий той модели, которую я некогда достал у католиков, во время плавания моего на Strädetв Александрету или Искендрун[333]; третья — святую святых, или алтарь. В (Святой Гроб) ведет четырехугольное отверстие, (закрываемое) железной дверью. Внутри (стены), как во всех русских церквах, сверху донизу (покрыты) живописью. Перед дверью лежит продолговатый четырехугольный камень, подобие камня на (действительном) Гробе Господнем. На (камне) стоит кружка для сбора подаяний. Я вполз в отверстие ко гробу. (Отверстие это) имеет в вышину 1½, а в ширину ¾ локтя. В пещере, с правой стороны, стоит гроб, изображающий место упокоения Христа. В глубине пещера закругляется и выведена (куполом), называемым в архитектуре французским (словом) une dome (sic). Третья часть храма, алтарь, отделена от остального пространства великолепным иконостасом во всю ширину церкви.