заодно я узнаю, что происходит в Зеленом Логе, из первых рук. Теперь мне это очень интересно.

Глава одиннадцатая

Спящий, бледный и безмолвный

Сказал он: я в лесу блуждал,

Я был в стране чудес.

По дому вдруг затосковал —

И вновь покинул лес.

Там вечный праздник дан судьбой,

Там злато кудри вьет…

Цветком, и солнцем, и луной

Зовется там народ[15].

Георге Стефан

Вышло так, что квендели во главе с Одилием и Гизилом направились к Краппу не по восточной тропе через фруктовые сады, как предполагалось вначале, а вдоль реки. При других обстоятельствах прогулка была бы великолепной, ведь воздух быстро прогревался под жаркими золотистыми лучами солнца, а легкий ветерок играл в длинных мягких травинках, ласкавших ноги. Но, выслушав известия о случившемся в Зеленом Логе, спутники просто не находили сил любоваться сверкающими росой лугами, вдоль которых катила свои воды Сверлянка.

Гизил Моттифорд бодро шагал вперед вместе со стариком Пфиффером. Они шли так быстро, что порой им приходилось останавливаться, дожидаясь остальных. Перед ними мчался Тоби, то и дело нетерпеливо оглядываясь. Верный пес ожидал, что сейчас они направятся завтракать и ему достанется угощение со стола. Хозяин же почему-то повернул в противоположную сторону, и Тоби пока не знал, как к этому отнестись. В конце концов он сообразил, куда все идут, и понесся вдаль, не обращая внимания на возмущенный свист Гизила. Когда Тоби скрылся из виду, Одилий в свою очередь свистнул, мягко и маняще, и негромко позвал:

– Райцкер, котик мой!

Потом старик остановился и кивнул спутникам, предлагая идти дальше. Едва мимо Пфиффера прошел Звентибольд, как в живой изгороди, окаймлявшей земли Моттифордов вдоль берега Сверлянки, послышался шорох. За изгородью неподалеку темнел Колокольчиковый лес с его могучими старыми деревьями и широкими полянами. Через мгновение сверху спрыгнул кот Одилия. Его шерсть цвета меди ярко блестела в солнечных лучах, пока зверек осматривал окрестности.

– Райцкер, друг мой! Иди ко мне, все спокойно!

Не обнаружив признаков опасности в виде развеселого терьера, кот устремился к старику Пфифферу, приветственно подняв хвост. Подойдя поближе, он ласково потерся о ноги хозяина. Одилий осторожно взял его на руки и прижался щекой к бархатистой голове питомца. Не выпуская рыжего друга, он поспешил за остальными. Кот не сопротивлялся и, устроившись на груди Пфиффера, затих, как раньше, когда хозяин нес его в куртке, спасая от ночных ужасов.

На берегу, за кустами, шагах в пятидесяти, показалась высокая кирпичная стена, которая, словно крепость, защищала сторожку Краппа. Ее плоская крыша, увенчанная бойницами, выглядывала из-под большого каштана, росшего в центре двора. Вид у сторожки был нарочито воинственный. Домик стоял в укромном уголке между Сверлянкой и живой изгородью у самой границы Краппа. Ворот здесь давно не было. Мимо сторожки дорога вела к дому на вершине холма, обращенному окнами на пологий южный склон.

В противоположном направлении эта дорога шла по каменному мосту через реку, а затем выходила на тракт до Зеленого Лога. Под мостом и к западу от деревни бежала Сверлянка, делая этот край неприступным, что пришлось очень кстати в давние времена. С тех пор много воды утекло, и теперь по старому мосту и через сторожку проходили в основном гости Моттифордов или те, кто хотел осмотреть древний курган. На приезжих никто не обращал внимания: ни сами Моттифорды, ни даже егерь Лаурих Сток, живший в сторожке с дочерью Эмблой и старой служанкой Йордис. Если на мост забредали знакомые, они иногда заводили разговоры с женщинами. Лаурих предпочитал помалкивать, только обсуждал важные дела в поместье или беседовал с хозяином, когда у того появлялись просьбы.

Рядом с каменным мостом реку пересекал еще один, через который шла тропа от Зеленого Лога, защищенная живой изгородью. В этом месте она так близко подходила к дороге на Крапп, что их разделяли только высокие заросли. Оба моста стояли совсем рядом, и казалось, путники, шедшие по ним, могли бы пожать друг другу руки, если бы не высокие каменные перила и колючие стебли.

Второй мост был деревянным, крытым и так пышно зарос дикими лозами и плющом, что едва отличался от живой изгороди, за что его даже прозвали живым мостом. Когда-то он был построен из камня – под деревянными настилами скрывались грубо обтесанные гранитные плиты, напоминавшие о давно минувших днях. Теперь на камнях в сильном течении трепетали длинные водоросли, а в косых солнечных лучах мелькали рыбки, чтобы тут же исчезнуть в надежной тени.

Кто построил первый мост, когда и почему он рухнул – никто в Холмогорье не помнил. Несмотря на то что с юга от Краппа шла живая изгородь, Моттифорды предпочитали въезжать на свою землю другой дорогой. И все же они позаботились о строительстве деревянного настила, под которым Сверлянка текла мимо полей и садов к фермам Трех Мостов. Лаурих, который заботился о двух мостах одновременно: ухаживал за живой изгородью и по весне устранял ущерб, нанесенный деревянным конструкциям зимним морозом, – подозревал, что даже у смотрителя в Запрутье было гораздо меньше дел и забот на могучем каменном мосту через великую Холодную реку.

Маленький отряд подошел к сторожке с тыльной стороны. Ворота здесь всегда держали на запоре, поэтому Гизил повел спутников вдоль стены высотой со среднего квенделя дальше, к парадному входу. Двор так и остался закрыт от посторонних глаз.

«Как будто им есть что скрывать, – подумалось Биттерлингу. – Воистину, в этом уголке нет ничего, кроме живых изгородей, стен и мостов. Да и мрачновато здесь, даже огромный каштан посреди двора не спасает».

Звентибольд нечасто проходил тут: направляясь к Краппу, он обычно шел по тропинке вдоль живой изгороди, пока не добирался до узкой двери, за которой открывался проход через луг. А дальше все, кто знал дорогу, поднимались к террасному саду Моттифордов на южном склоне холма и шли к дому.

Причина, по которой Звентибольд обходил сторожку, не заглядывая внутрь (чего никогда не стеснялся во время маскарада), звалась Гринделем и представляла собой огромного волкодава. Звентибольд ясно вспомнил лохматого зверя и задумался, встретит ли их Гриндель у двери, к которой они подошли. Когда-то его уверяли, что собака, несмотря на внушительный вид, совершенно безобидна и очень послушна. Однако, впервые приехав в Крапп как устроитель Праздника Масок, Биттерлинг убедился в обратном: вскоре после того, как он, ничего не подозревая, вошел во двор,