Румыния и Болгария. Эта организация стала еще одним инструментом контроля над «протекторатами» — экономическим, и намного более жестким, чем «мягкий» американский «план Маршалла».

В пяти вышеперечисленных странах-сателлитах был использован один и тот же модус операнди: сначала создавалась некая гибридная, квазидемократическая модель государственного устройства при обязательном контроле коммунистов (читай — Москвы); затем следовал переход к прямой диктатуре. Лидер венгерских коммунистов Матьяш Ракоши называл этот ползучий захват власти «тактикой салями»: колбасу ведь не сразу запихивают в рот, а отрезают от нее по ломтику.

Контроль над «протекторатами» поддерживался по той же методе, что применялась в метрополии: через запугивание. В «братских странах» периодически инициировались аппаратные чистки, перетряхивавшие всю местную номенклатуру. В конце 1948 года Сталин распорядился снять, а затем и арестовать польского «наместника» генсекретаря Владислава Гомулку, что сопровождалось массовыми «посадками». В мае 1949 года был схвачен венгерский министр иностранных дел Ласло Райк. Его казнили, а заодно изобрели целый разветвленный заговор, многочисленные «участники» которого подверглись репрессиям. В Болгарии «врагом народа» оказался вице-премьер Трайчо Костов. В Чехословакии — глава компартии Рудольф Сланский (и с ним еще десяток высших руководителей).

Однако в Югославии сложилась ситуация, в которой подобные технологии были неприменимы.

Югославская коммунистическая партия, которую возглавлял сильный лидер Иосип Броз Тито, не была марионеточной и не управлялась из Москвы. Югославские коммунисты создали собственную армию, она вела борьбу с оккупантами и местными фашистами на протяжении всей войны и освободила страну, хоть и с помощью советских солдат, но более или менее самостоятельно. Самое существенное, что в Югославии не было советских гарнизонов.

В конце 1945 года после референдума (настоящего) бывшее королевство Югославия превратилось в федеративную республику. Она отнюдь не являлась демократией. По форме правления это была коммунистическая диктатура, безжалостно расправлявшаяся с оппозицией и пестовавшая культ собственного вождя.

Правительство Тито было настроено на сотрудничество с Москвой, рассматривало ее как старшего партнера — но не как инстанцию, чьи приказы подлежат безоговорочному выполнению. Сталин же исходил из ялтинских договоренностей, согласно которым самое большое балканское государство входило в его «зону» — он ведь договорился с равными по статусу державами «обменять» Югославию на Грецию.

Из-за того, что Белград и Москва по-разному понимали характер двухсторонних отношений, и произошел конфликт. Тито противился сталинскому диктату, доходившему до мелочей, и большой Вождь, как это с ним случалось в пожилом возрасте, «обиделся» на вождя поменьше, а вместе с ним и на всю Югославию.

Раздор возник в начале 1947 года по относительно мелкому поводу (Сталин вмешался в югославско-албанские отношения) и потом разрастался, как снежный ком. Белград осмелился спорить, отстаивать свою позицию, и с точки зрения Сталина это являлось бунтом.

Ничем, кроме личного раздражения генералиссимуса, нельзя объяснить истеричную «югославофобию», охватившую советскую прессу. Вчерашняя братская страна вдруг стала врагом номер один, ее правительство — «фашистской кликой», а кавалер Ордена Победы маршал Тито — «главарем белградской шайки».

Советская карикатура на И. Тито

Дипломатические связи были разорваны. В странах советского блока начались репрессии против «югославских» агентов (по большей части вымышленных), в Югославии — репрессии против «агентов Москвы» (по большей части настоящих). Дело чуть не дошло до вооруженного конфликта — на границах Югославии с Венгрией, Болгарией и Румынией концентрировались войска. Если бы не смерть Сталина, произошло бы вторжение.

Совершенно неадекватное ожесточение Сталина против Югославии нанесло существенный ущерб имперским амбициям Москвы на юге Европы и позволило Белграду сохранить политическую независимость. Из-за Югославии социалистический лагерь, еще полностью не сформировавшись, уже перестал быть единым.

Относительную независимость от СССР имела и маленькая Албания, в которой, как и в соседней Югославии, коммунисты во время войны возглавляли антифашистское сопротивление и потому обладали реальной властью (а не получили ее благодаря советской поддержке). Лидер албанских коммунистов Энвер Ходжа являлся убежденным сторонником Сталина и во всем следовал его указаниям, но это было добровольное, а не принудительное сотрудничество, которое впоследствии, в постсталинские времена, будет прервано. В конце сороковых и начале пятидесятых годов Албания была сателлитом, но не протекторатом Москвы.

«Югославский вопрос», несмотря на всю свою воспаленность, имел региональное значение — в отличие от ситуации, сложившейся вокруг Германии, где столкнулись интересы сверхдержав.

Судьба бывшего Третьего Рейха была решена союзниками еще в Ялте и окончательно согласована в Потсдаме.

После долгих и трудных переговоров Германию поделили на четыре зоны оккупации: советскую, американскую, британскую и французскую, причем Москве достался самый большой кусок, поскольку в обмен на часть Берлина она получила Тюрингию и Саксонию.

В Потсдаме решили провести тотальную денацификацию и демилитаризацию Германии. Советский Союз, Польша и Чехословакия забрали себе большие куски германской территории, откуда было выселено всё немецкое население.

Политическое будущее германского государства осталось открытым вопросом. Каждая сторона шла тут своим путем. Советские власти поначалу осуществляли прямое оккупационное управление через специальный орган — СВАГ, Советскую военную администрацию в Германии. Местные кадры поставляла Социалистическая единая партия Германии, созданная из уцелевших социал-демократов и вернувшихся на родину коммунистов-эмигрантов. На первых порах это была весьма немногочисленная организация. Впрочем, СВАГ пока и не собиралась предоставлять немцам самоуправление. Германия рассматривалась прежде всего как источник поступления трофеев.

И в советской, и в «западных» зонах попыток возродить единое германское государство не предпринималось — прежде всего потому что шансы договориться об общем решении становились всё менее реальными: противоречия внутри бывшей антигитлеровской коалиции постепенно обострялись. Немцы имели собственные органы власти только на региональном уровне — земельном и муниципальном.

Положение изменилось, когда «западная» сторона решила объединить контролируемые ею территории в единое экономическое пространство. Сначала американцы и англичане создали из своих секторов «Бизонию» (не от слова «бизон», а от слова «бизональный»); затем, в июне 1948 года, с присоединением французской части, возникла «Тризония», которая должна была созвать парламентское совещание для выработки конституции. Одновременно в западной Германии провели денежную реформу, не согласованную с Советским Союзом.

В Москве восприняли эти шаги