– Хорошее суждение, – сказал Медиа.

И, так сказав, он снял свою одежду, чтобы предстать менее претенциозно.

Все последовали его примеру; Иуми снял тюрбан и пояс; и, наконец, полностью изменившись, мы стали похожи на венгерских цыган.

Проплыв далее, мы вошли в залив, где в воде стояло множество слуг, занятых мытьём особых фантастических резных каноэ, принадлежащих таппарианам, их владельцам.

Высадившись от них на некотором расстоянии, мы проследовали путём, который вскоре привёл нас к жилищу, сплетённому из бамбука, в которое мы вежливо постучались с просьбой войти. На стук к нам вышел слуга во всей полноте своих голеней. Оценив нашу внешность, он загородил собой проход и грубо спросил, что нам нужно.

– Мы – путники, любезный сэр, изнурённые путешествием и нуждающиеся в отдыхе и покое.

– Тогда прочь отсюда, бродяги! – И он выразительно закрыл дверь перед нашими лицами.

Повернувшись, Баббаланья сказал:

– Вы чувствуете, мой господин Медиа, что эти мошенники делают за спинами своих владельцев; они не накормят никого, кроме сытого, и не предоставят жилья никому, кроме его имеющего.

– Верю! А ведь они, однако, предоставляют редкую забаву, – вскричал Медиа. – Ха! Ха! Тайи, мы пропустили многое, мы пропустили Пиммини.

Во время этих слов мы заметили, что вдали трое слуг убежали прочь с берега, как будто бы с важным донесением.

Останавливаясь тут и там, безуспешно ища доступ в другое жильё и получая только болезненные насмешки, мы всё ещё продолжали блуждать, пока наконец не натолкнулись на деревню, к которой с побережья и побежали с донесением.

И вот теперь, к нашему удивлению, к нам обратилась нетерпеливая и рабская толпа.

– Подобострастные мошенники, – сказал Медиа, – где измазанные дёгтем ваши хозяева?

– Праведный король и трижды благословенный бог Одо, возьмёте ли вы нас в слуги? Мы – таппариане, благодарим Ваше славное Высочество; мы – ваши самые скромные и послушные слуги. Мы умоляем вас, достойный Сэр, снизойдите до того, чтобы посетить наше жильё и разделить наше гостеприимство.

Затем повернулись к своим слугам:

– Трудно с вами, собаки! И подберите нам нужное жильё.

– Как они узнали, что я король? – спросил Медиа.

– Разве этого не видно по вашей королевской манере держаться и по взгляду?

– Это их слуги, – пробормотал Мохи, – кто-то из гребцов из наших каноэ, должно быть, знал, кто такой мой господин, и сообщил новость.

После нескольких дальнейших речей Медиа препоручили первому из таппариан, некоему Нимни, который, проводя нас к своему жилью, с большим уважением представил нас полной старой Бегуме и трём стройным девицам – его жене и дочерям. Вскоре появились закуски: зелёные и жёлтые смеси и разные загадочные деликатесы, помимо овощных ликёров странного и тревожного аромата, налитых в хрупкие небольшие листья, свёрнутые в чашки и очень неприятные в использовании. Чрезмерно страдающий от жажды Баббаланья осмелился спросить о воде, что вызвало взрыв ужаса у старой Бегумы и тихие возгласы её дочерей, которые объявили, что напиток, на который отдалённо ссылались, слишком широко распространён в Марди, чтобы вообще быть уважаемым в Пиммини.

– Но хотя мы редко её употребляем, – сказала старая Бегума, церемонно поправляя своё ожерелье из раковин каури, – мы иногда используем её в лекарственных целях.

– Ах, действительно? – сказал Баббаланья.

– Но – о! верьте мне – даже тогда мы используем не обычную жидкость родников и течений, а ту, что днём мягко струится с наших пальм в небольшую ёмкость или миниатюрный резервуар под его уплотнёнными корнями.

Кубок с этим напитком теперь вручили Баббаланье, но при наличии любопытного, липкого аромата это выглядело как угодно, но уже вполне приемлемо.

Затем прибыла компания молодых людей, родственников Нимни. Они были тонкими, как небесные паруса; стоя в ряд, они напоминали забор из штакетника и увенчивались огромными шапками волос, расчёсанными вокруг, по-разному окрашенными и выровненными, со светлым пучком из соломы. Как пакеты модисток, они выглядели очень аккуратно, носили благоухающие одежды.

– Они пахнут лесом, – прошептал Иуми.

– Да, удивительно, как сок, – сказал Мохи.

Одна часть их гарнитура состояла из многочисленных шнурков с кисточками, подобных аксельбантам, свисающим с шеи и прикреплённым тут и там к телу. Отдельно, на расстоянии, шнурки обвивали их лодыжки. Они служили мерами и шкалами их движений, удерживая их жесты, шаги и отношения в пределах предписанного аристократического стандарта таппариан. Когда они уезжали за границу, перед ними шествовали особые лакеи, которые раскладывали перед ними маленькие резные доски, куда их владельцы ступали, таким способом избегая контакта с землёй. Такое простое устройство в обуви, как лямка, в Пиммини было неизвестно. Когда было сказано, что Тайи недавно прибыл с солнца, они не проявили ни малейшего удивления; у одного из них случайно зажёгся взгляд, однако затем произошло затмение, должно быть, в невыносимой печали.

Глава XXV

A, Я и O

Старая Бегума носила благозвучное имя Охиро-Молдона-Фивона; имя, которое из-за своей длины считалось очень благородным; впрочем, имелись скандальные утверждения, что это было не что иное, как её изменённое настоящее имя; а имя, под которым она была прежде известна, имело значение «получатель прекрасной таппы». Но поскольку это раскрыло бы древнюю тайну, мудрецы решили его замаскировать.

Её дочери, соответственно, упивались симпатичными уменьшительными A, Я и O, которые из-за их краткости, смешно сказать, считались соответствующими благородству дам.

Аксессуарами этих трёх гласных не стоило пренебрегать. Каждая девица была весьма дородна, и круглая юбка с фижмами из тростников, поддерживающих её структуру, являла собой весело окрашенный наряд. Возможно, Их Очарования чувствовали себя столь же уверенно в этих неприступных юбках, как слабые армии, слетевшиеся в крепости, чтобы скрыть свою слабость и успешней отбивать атаку.

Но вежливо и благоразумно было бы успокоить нашу хозяйку. Поэтому, лично подсев к Бегуме, Тайи начал беседу с серьёзных вопросов о её благосостоянии. Но Бегума была одной из тех, кто уменьшает затруднения от застенчивости при ведении разговора, беря на себя всё продолжение совместной беседы. Поэтому не удивительно, что моя леди бесценно уважалась на всех собраниях в рощах Пиммини, в основном содействуя тому непрерывному шуму, который считается лучшим показателем услады в компании, как и создание в ней глухоты к всеобщему еле слышимому вздору.

Узнав, что Тайи путешествует по определённым островам в Марди, Бегума была удивлена, что он, возможно, рисковал своей жизнью среди варваров Востока. Она желала знать, не ослабило ли его основ вдыхание неочищенной атмосферы в тех отдалённых и варварских областях. Эта простая мысль ослабляла саму её внутреннюю цитадель, не позволяя ей когда-нибудь уплыть за границу под парусом на Восток, страшась инфекции, которая могла бы скрываться в воздухе.

После обращения к этим трём девицам Тайи очень скоро обнаружил, что его язык, который томился в присутствии Бегумы, был теперь активно задействован, чтобы разбавить многосложные слова её дочерей. Они столь усердно были заняты молчаливыми усилиями выглядеть сентиментальными и симпатичными, что это не способствовало лёгкой задаче вести с ними обычную беседу. В этой дилемме Тайи не распространял свои замечания на всех трёх сестёр, но осторожно сосредоточил их на O. Думая, что она могла бы проявить любопытство относительно солнца, он сделал некий отдалённый намёк на это светило как место своего рождения. На что O спросила, где находилась та страна, о которой было сделано упоминание.

На некотором расстоянии отсюда, высоко в воздухе, на солнце, которое посылает свет всему Пиммини и всему Марди.

Она ответила, что если это и имело место, то она никогда не созерцала его; ведь таково было устройство её юбки с фижмами, что её голову нельзя было запрокинуть назад, не ослабив её крепления. Поэтому она всегда воздерживалась от астрономических исследований.

Это рассмешило грубого Мохи. И этот удачный смех счастливым образом оградил Тайи от всего дальнейшего желания развлечения