Небольшой флигель рядом с домом, прежде принадлежавший помощнику управляющего, теперь был отведен для королевы. В нем была ее личная комната. Гуннхильд отослала прочь слуг, запретив кому бы то ни было приходить сюда, пока она сама не позовет. Такое случалось не в первый раз. Никто не осмеливался обсуждать подобные приказы. А сегодня все были счастливы, так как могли присоединиться к празднующим. И все же Гуннхильд тщательно заперла дверь перед тем, как открыть свой заветный сундук.

До Западной Англии было не так далеко, как до Исландии, но нынче ночью она шлет туда не заклинание, а самое себя. Ей требовалось очень сильное колдовство. Положив в воду сушеные грибы, она занялась другими необходимыми делами. Из-за неплотно закрытых ставней доносились веселые крики, чувствовался теплый дымный запах от очагов, горевших в большом доме. Все это совершенно не касалось ее, значило для нее меньше, чем мотылек, который влетел в окно и порхал вокруг лампы до тех пор, пока не влетел в пламя, где мгновенно сгорел.

Она разделась донага. Она приготовила перья, зубы и когти. Она съела все, что требовалось. И, пока ощущение чуждости самой себе нарастало, она плясала, пела, размахивала связкой костей и трещоткой, а затем отложила их, взяла маленький бубен и начала бить в него — почти беззвучно, здесь, в тени Креста, — но поток, порожденный этими звуками, поднимался все выше, ветер, сопровождавший его, свистел все пронзительнее и злее. Воздух, поначалу прохладный, леденил ее покрытое потом тело, словно стегал кнутом. Ей не требовалось никакой другой боли. Все получилось так, будто ее поднимала одна только собственная воля. Вот окно заполнила чернота, чуть разреженная лунным светом. В вышине мерцала единственная звезда. Вот она начала кружиться перед глазами Гуннхильд, описывая новые и новые обороты, словно жернов, перемалывающий дрожащие кости мира. Королева отложила бубен, схватила похожий на птицу пучок перьев, легла на кровать, закрыла груди, между которыми лежала фигурка птицы, ладонями, закрыла глаза и вышла из тела и из дома.

Огни вокруг нее стремительно уходили вниз. Она поймала густой клуб дыма, завернулась в него и вдохнула в него жизнь. По ночному небу понеслась ласточка.

С высоты казалось, что Йорк был весь усыпан искрами. Река Уз извивалась змеей с чешуей из потемневшего серебра, а ручей Фосс казался нитью, небрежно брошенной на огромное, пестрое даже в темноте полотнище. Там тоже повсюду пылали огни. Это была не летняя ночь Норвегии, представлявшая собой непрекращающиеся сумерки, и полночь Финнмёрка с устрашающим незаходящим солнцем. Сверкали звезды, в черноте ярко выделялся Лыжный Путь. Луна, лишь чуть выщербленная после недавнего полнолуния, стояла высоко в небе. Невдалеке от нее мерцала большая странствующая звезда, которой люди дали много различных названий; у христиан она именовалась Юпитером. Гуннхильд повернулась к ним спиной. Эйрик находился где-то на западе.

Гуннхильд летела все дальше и дальше. Без устали. Ей предстояло расплатиться за это, когда она вернется в тело — и стократно, тысячекратно больше, если не вернется. Но об этом она не думала. Все ее существо было поглощено поиском.

Несмотря на всю свою темноту, ночь была коротка. Вот утренняя звезда предупредила о приближении рассвета. А восход солнца погасил ее. Ослепительный свет залил Ирландское море. На земле проявились тысячи различных оттенков зеленого цвета.

К северу или к югу? Пожалуй, к северу. Она подхватила крыльями ветер и понеслась над берегом, не отрывая взгляда от того, что лежало внизу. Ни голода, ни жажды она тоже не знала — и за это тоже придется расплачиваться ее плоти или этой самой душе, если она не сможет найти дорогу домой.

Ранний ястреб, паривший высоко в небе, заметил ласточку и метнулся вниз, со свистом рассекая воздух. Она летела своим путем. Хищник подлетел почти вплотную к ней и, испуганный, круто отвернул, громко захлопав крыльями. Кроме него, Гуннхильд видела только морских птиц да отдельные белые облачка.

Солнце справа от нее вползало все выше по небосклону, луна слева опускалась к земле. Ну, а она все летела к северу.

Но вот земля начала отходить на запад, образуя широкий залив.

Бесчисленное множество кораблей лежали рядом на берегу возле края воды, подобно ряду мечей. Почти столько же стояло на якорях поблизости. Люди на берегу расхаживали, или куда-то бежали, или боролись, или сидели на земле рядом с уродовавшими землю шрамами от их костров. Солнечный свет играл на стали. В воздухе с криками вились чайки, высматривавшие отбросы. Гуннхильд в образе ветра, дыма и призрака не могла ощущать ни радости, ни страха, но она точно знала, что нашла то, что ей требовалось. Целеустремленная, как стрела, она устремилась вниз.

Да, это были люди Эйрика — она узнала его собственный корабль, — но их здесь было совсем немного, просто охрана. Кое-кто удивленно вскинул взгляд в небо: ласточка в это время дня! Маленькое острокрылое создание низко пронеслось над лагерем и вновь устремилось вверх. Там птичка, казалось, осмотрелась вокруг, а затем устремилась на восток-северо-восток.

Эйрик говорил, что ударит пешим походом на Камбрию, если найдет на побережье слабо защищенное место. Она не увидела вообще никаких признаков борьбы. След его отряда был хорошо виден: вытоптанная трава и посевы, разрушенная и сожженная деревня. Она полетела по этому следу.

Земля от моря поднималась; сначала появились холмы, а затем и невысокие горы со скругленными вершинами. По горам бродили овцы, в долинах укрывались фермы. Снизу вверх текли теплые ветры. Они подбрасывали ласточку-Гуннхильд, пока она не научилась скользить на них. След викингов вел ее все дальше и дальше. Они уничтожили множество хуторов и три манора,[33] поместья, вырезали скотину себе на еду, лошадей забрали, чтоб везти награбленное, молодым пленникам стянули веревками руки, связали их между собой за шеи и увели, чтобы потом продать. Вот она увидела дым, поднимавшийся от совсем недавно сгоревшего поселения. Но нигде ей не попадался ни один признак настоящего сражения.

После горных хребтов местность довольно резко пошла вниз к большой реке, вдоль которой раскинулась широкая долина. Долина эта была необъятна; Гуннхильд не смогла разглядеть ее краев даже с неба. Зеленые пятна лесов и лугов под нею чередовались с янтарем созревающих хлебов. Дымы, поднимавшиеся оттуда, рождались в очагах бесчисленных домов, горнах кузниц и плавильных печей. Тут и там лежали деревни, отдельные фермы, церкви; вдалеке виднелся не то маленький городок, не то большой монастырь. Несчетные богатства дожидались здесь, пока их захватит смелый воин.

А воины сражались в холмах, возвышавшихся над этой страной, возле еще не разоренной деревни.

По скрытой в густых кустах, изрытой колеями дороге шли англичане. Вот уже их шеренги навалились на норвежцев и спереди и сзади. Вот уже трава окрасилась в красный цвет, а лежавших на ней мертвецов давили и втаптывали в землю. Мечи звенели о мечи, с глухим грохотом врезались в плоть и в щиты топоры, ревели рога, орали глотки. Со склонов летели копья, стрелы и камни.