Сворачивая с улицы на аллею и снова на улицу, они бежали через дворы с застывшими вокруг глухими домами, перепрыгивая через заборы, с ходу проскакивая детские площадки, и топот их бегущих ног был какой-то приглушенно-металлический, и каждая тень казалась им словно отлитой из железа, а неоновые огни реклам, не мигая, горели с таким удивительным постоянством, какого Гарри никогда в своей жизни не видывал, окрашивая тротуар в застывшие радужные тона.

Некоторое время они бежали вдоль остановленного временем бурного, узкого потока дождевой воды, разительно отличавшейся ото льда: она была чище и прозрачнее, чем лед, черной от окружающей ее ночи, усыпанной серебристыми блестками огоньков уличных фонарей, а не кристалликами изморози. К тому же поверхность потока была не плоской, как у замерзающих зимой рек, а покрыта рябью волн, водоворотов и стремнин. В тех местах, где на своем пути он разбивался о камни, в воздухе висели недвижные струи сверкающей воды, напоминая собой мозаичные панно, собранные из осколков стекла и стеклянных бусинок.

Несмотря на желание не стоять на месте, бежать очень долго они не могли: еще до того, как им пришлось начать с Тик-таком игру в кошки-мышки, они уже буквально с ног вaлились от усталости, ранее пережитого и многочисленных травм. Всякое новое усилие увеличивало все эти болячки в геометрической прогрессии.

Сначала им казалось, что двигаться в этом окаменевшем мире им так же легко, как в привычной для них обстановке, но вскоре Гарри заметил, что воздушное пространство за его спиной оставалось совершенно неподвижным. Как нож в масло входили они в воздух, и, как масло, тот просто расступался перед ними, не создавая никаких завихрений, и это означало, что объективно воздух значительно загустел, стал более плотным, чем субъективно они ощущали это. Скорость их могла быть значительно меньшей, чем они предполагали, и, следовательно, каждое их движение требовало гораздо больше усилий, чем им казалось.

Более того, Гарри чувствовал, что ранее выпитый им кофе и съеденные гамбургеры тяжело и недвижимо осели в желудке. И в груди его уже саднило от кислотных отрыжек типичного несварения желудка. Примечательным был и тот факт, что, чем дольше они бежали по этому гигантскому, величиной с целый город, мавзолею, тем необъяснимей и оттого многократно увеличивающими их страдания становились биологические реакции их организмов. Столь интенсивная и напряженная деятельность, казалось, должна была бы значительно разгорячить их, между тем им становилось все холоднее и холоднее. На теле Гарри не выступило ни единой капельки пота, даже холодного как лед. Пальцы ног и рук заиндевели так, словно он брел по льдам Аляски, а не бежал по морскому курортному городку в южной Калифорнии.

В ночном воздухе, на первый взгляд, не произошло никаких изменений: он стал не холоднее, чем был до Паузы. Более того, так как стих дувший с океана легкий прохладный ветерок, казался даже теплее. Причина странного внутреннего холода зависела не от температуры окружающей среды, а от чего-то более таинственного и глубокого - и потому пугающего.

У них возникло ощущение, что мир вокруг них вместе с громадными своими энергетическими запасами провалился в небытие, какую-то черную дыру, безжалостно высасывающую все их жизненные соки, и что это будет продолжаться, пока и сами они не превратятся, как все вокруг, в неодушевленные предметы. Гарри подумал, что им, видимо, необходимо более рационально расходовать силы.

Когда стало совершенно ясно, что силы их на исходе и необходимо искать надежное убежище, где они могли бы укрыться, они покинули жилые кварталы и углубились в каньон с поросшими мелким кустарником склонами. Вдоль бежавшей по каньону подъездной дороги, рассчитанной на трехрядное движение грузового транспорта, освещенные рядами электрических фонарей, четко деливших ночь на черное и белое, высились производственные цеха предприятий, которые в городах, подобных Лагуна-Бич, пекущихся о своем внешнем виде, обычно убирают на задворки, подальше от основных туристских маршрутов.

Перейдя на шаг, они, дрожа от холода, побрели по улице. Конни крепко обхватила себя руками. Гарри поднял воротник куртки и застегнул на ней все пуговицы.

- Как думаешь, сколько минут прошло из этого часа? - спросила Конни.

- Хрен его знает. Я вообще потерял всякий счет времени.

- Полчаса?

- Может быть.

- Больше?

- Может быть.

- Меньше?

- Может быть.

- Твою мать!

- Может быть.

Справа от них, на обширной территории, огражденной высоким решетчатым чугунным забором с колючей проволокой наверху, рядами, бок о бок, как огромные дремлющие слоны, виднелись во мраке эллинги, в которых хранились морские трамвайчики для увеселительных прогулок.

- Что делают здесь все эти машины? - удивилась Конни.

По обеим сторонам дороги, забив ее так, что из трехрядной превратили в двухрядную, стояло множество припаркованных автомобилей. Это было более чем странно, потому что в момент наступления Паузы производственные цеха и склады уже не работали. Что подтверждалось и полностью отсутствующим в них освещением, отключенным несомненно семь или восемь часов тому назад.

Рядом с эллингами, в огромном панельном доме, за которым вверх по склону каньона взбегали террасы с высаженными в них различными видами растительности, скорее всего, расположилась фирма, занимающаяся озеленением городских улиц и площадей.

Прямо под одним из уличных фонарей они набрели на машину, в которой молодая парочка занималась любовью. Блузкa у девушки была расстегнута у ворота, и рука молодого человека находилась внутри ее; мраморная ладонь тискала такую же мраморную грудь. Уставившемуся на них сквозь стекла автомобиля Гарри казалось, что застывшие на их лицах маски сладострастия, выкрашенные паронатриевым светом в обезличенно-желтые тона, были такими же эротическими, каку мертвецов, брошенных на кровать в объятия друг друга.

Они прошли дальше, мимо двух, разместившихся точно друг против друга по обе стороны дороги, автомастерских, специализирующихся на ремонте разных типов иномарок. Позади каждой из них находились огороженные высоким железным забором свалки, куда доставлялись покореженные в авариях автомобили, с которых они снимали годные для ремонта детали.

Машины, блокируя все подходы к мастерским, плотной стеной стояли по обе стороны улицы. Парень лет восемнадцати или девятнадцати, без рубахи, в джинсах и кедах, как и все вокруг в могучих тисках Паузы, растянулся на капоте черного "камаро" образца 1986 года, вытянув руки вдоль тела ладонями вверх и уставившись в помутненное небо, словно пытаясь там что-то разглядеть, с застывшей на лице маской восторженно-глупого наркотического блаженства.

- От всего этого мороз по коже дерет! - воскликнула Конни.

- Да, - согласился Гарри, сгибая и разгибая руки, чтобы снять с них окоченелость.

- Но знаешь, что я тебе скажу?

- Будто где-то все это ты уже видела.