Я повернулась к ней:

– Его зовут Родриго!

Она пожала плечами:

– Я изменила его имя при крещении. Хуан, или Джованни по-итальянски, – вот его нынешнее официальное имя. Твой отец объявил, что это его ребенок, он бы никогда не стал называть бастарда своим именем, так что это было необходимо… Так же, как и неприятность со слугами. Уверяю тебя, никому это не доставило удовольствия, но иногда мы должны делать то, что противно нашей природе, чтобы защитить тех, кого любим. – Она смотрела на меня, потерявшую дар речи от ужаса. – Теперь дело сделано, и мы не должны больше о нем вспоминать.

Не дожидаясь моего ответа, она занялась своими делами. Я осталась нянчить сына, который вскоре заснул на моих руках.

Тогда Ваноцца вернулась и забрала его у меня.

На обратном пути Санча была непривычно подавленной. Когда я пожелала ей спокойной ночи, она тихо сказала:

– Я никогда не имела намерений обманывать тебя. Я слышала, как Чезаре разговаривал с этим своим слугой с рыбьими глазами – Микелотто. Я пыталась его разубедить, но он сказал, чтобы я не совалась в дела, которые меня не касаются. Приказал мне отвлекать тебя в зале, а он с Микелотто отправился их искать. Предполагалось, что ты ничего не узнаешь. Они должны были просто исчезнуть, а потом их тела нашли бы и посчитали бы их жертвами неизвестного убийцы.

– Но я все узнала, – сердито напустилась на нее я. – Если бы ты соблаговолила сказать мне, когда еще было время, то я, возможно, сумела бы это предотвратить. Но ты предпочла промолчать, и теперь они мертвы.

Она посмотрела на меня взглядом, полным отчаяния. Мне захотелось утешить ее, ибо теперь я поняла: что бы мы ни делали, мы не в силах были ничего изменить. Разве что выкрали бы Пантализею и Перотто из Рима, но и тогда мой отец нашел бы способ разделаться с ними. Но я не сказала ей этого. Она предала меня, как папочка и Чезаре, а потому в свое палаццо я отправилась в одиночестве.

* * *

Несколько недель спустя, когда я вышагивала по cortile в беспокойстве от собственного отказа возвращаться в Ватикан, появился Чезаре.

Я не слышала его приближения. Только что я была одна, пинала упавшие с фруктовых деревьев бутоны, потом повернулась и увидела его: он стоял под колоннадой, похожий на тень между пилястрами. Несмотря ни на что, его вид тронул меня, хотя я и напустила на себя безразличие, когда он сказал:

– Говорят, ты не желаешь видеть отца. Он просил тебе передать, что с таким же успехом ты могла остаться в монастыре – ты ведь все равно живешь тут взаперти, будто монахиня.

– Его это удивляет? Не должно бы после того, что он приказал тебе сделать.

– Лючия… – произнес он, и я замерла. – Лючия… – повторил Чезаре, а потом метнулся ко мне и упал на колени. – Прости меня! Я тебя умоляю! Я сделаю все, что ты скажешь, только не отказывай мне в своей любви! Я этого не вынесу!

Я старалась противиться его мольбам, его магнетической близости. В ту страшную ночь я дала себе клятву, что никогда в жизни не прощу его. Он убил Перотто и Пантализею, как зверей на охоте, сделал это в самом саду Ватикана. Его подручный запихнул их тела в мешки и сбросил в Тибр. Этот ужас я не могла примирить с образом моего брата, которого любила, которого обожала больше, чем отца. Он превратился в другого человека, которого я не знала и не хотела знать. И все же вот он стоит передо мной на коленях со склоненной головой. Мне хотелось погладить его медные кудри, сказать, что он, как никто другой, знает: что бы он ни сделал, я никогда не смогу отказать ему в любви.

– Ты не должен был это делать, – наконец прошептала я.

Он поднял глаза:

– Знаю… – За его словами наступило неловкое молчание, потом он сказал: – Если бы я мог это изменить, то изменил бы. Должен был убедить отца найти другой способ. Но он не хотел ничего слушать…

Чезаре говорил так, будто речь шла о сломанной игрушке, а не о двух погубленных им жизнях. Я заставила себя отпрянуть от него. Он встал, отряхнул колени. На мгновение я снова увидела перед собой мальчика, каким он был в детстве: умного и втайне неуверенного в себе, всегда стремящегося быть полезным отцу, заслужить одобрение, которое тот расточал Хуану. Папа отдавал ему приказы, и Чезаре подчинялся. Весь мой гнев и исступление на самом деле нужно было адресовать отцу: тот ведь тоже знал, что должно произойти тем вечером и как это на мне скажется.

– Зачем ты пришел? Вряд ли только для того, чтобы просить у меня прощения или выговаривать мне за то, что я не появляюсь в Ватикане. Вероятно, отцу нужно что-то от меня. Что?

Он вздохнул:

– Ты знаешь, что на твою руку претендует множество людей? – Он помолчал. Я тоже молчала, тем самым подтверждая это предположение. – Мы считаем, что один из них неплохо тебе подходит, – добавил он.

– Вот как? – Выразительная улыбка искривила мои губы. – А что, если я не хочу снова выходить замуж?

Он нахмурился:

– Ты, конечно, знаешь, что мы должны выполнять наш долг. И теперь в большей степени, чем прежде. Отец, вопреки моему совету, приостановил расследование убийства Хуана. Я ему говорил, что мы должны найти преступников, чтобы всякие досужие домыслы не ухудшили нашу репутацию, но он теперь отвечает, что это слишком мучительно и все равно Хуана не вернуть. Враги радуются нашей потере и ищут в ней выгоды для себя. Романья в первую очередь стала рассадником интриг, поддерживаемых Миланом. Мы не можем допустить, чтобы враги видели нашу слабость.

– Да. – Я отвернулась. – Вижу только одно: ничто не изменилось. Не хочу в этом участвовать.

Я услышала, как он приблизился и дотронулся до моего плеча. Я закрыла глаза, словно от боли.

– Вот почему мы выбрали именно этого претендента. Думаю, он сделает тебя счастливой. – Его рука задрожала. – Я хочу, чтобы ты была счастлива, Лючия. Ты должна верить в это, даже если не веришь ни во что другое.

И вдруг на поверхность вынырнуло глубоко зарытое воспоминание. Его руки на моем теле там, на Вилла-Империале, сила его желания, такая требовательная, как и запретный жар моей крови…

– Кто это? – услышала я собственный голос. – Кого вы с отцом выбрали для меня?

Он помолчал, потом сказал:

– Альфонсо Арагонского.

Я не могла пошевелиться – повернулась и замерла, в недоумении глядя на него.

– Я слышал, он тебе нравится, – продолжил Чезаре. – Санча сказала мне, что, когда он приехал сюда, сопровождая ее, вы приглянулись друг другу. И он подходит тебе по возрасту. А король Федерико согласился сделать его герцогом Бишелье, так что этот союз тебя не принизит. – Я никак не отреагировала, и Чезаре умолк, а потом нахмурился. – Это тебя устроит? Отец говорит, на этот раз тебя не следует принуждать.

Я не знала, что ответить. Не могла разобраться в своих чувствах. Я так давно не вспоминала Альфонсо, что он стал для меня почти незнакомым. Принадлежностью прошлого, кратких безмятежных мгновений, пока я еще не понимала, что значит быть Борджиа. С болью в сердце вспомнила я свою радость при мысли о том, что встретила человека, кроме отца и брата, которого могла бы полюбить. Вспомнила его письмо ко мне, на которое так и не ответила. Выйти замуж за него сейчас, после всего… это казалось невероятным, невозможным. Чем я заслужила такой дар судьбы?