В Испании сложилась патовая ситуация. У Поллиона не было сил справиться с увеличившимся войском Помпея. Лепид считал для себя гораздо важнее следить за событиями в Италии, чтобы в любой подходящий момент иметь возможность в них вмешаться. Секст Помпей тоже не стал форсировать события, а предпочел начать переговоры. Возможно, к этому его толкала оценка своих позиций в Риме. А об этих позициях свидетельствует Цицерон. В публично произнесенных «Филиппиках» он всячески превозносит Секста, называя его подобным своему отцу, которого, в свою очередь, считает «светом римского народа» (Phil. V, 39), славнейшим юношей (Phil. XIII, 8) и выражая радость по поводу того, что государство снова увидит сына Гнея Помпея (Phil. XIII, 9), одновременно обвиняя Антония в недостойном поведении по отношению к Помпею и его имуществу (Phil. V, 39—41; XIII, 9). В письмах господствует иное настроение. Исследователи обратили внимание, что в отличие от Брута и других людей, более или менее близких Цицерону, оратор ни разу не называет Секста noster (наш)[901]. Следовательно, в круг Цицерона сын Помпея Великого ни в коей мере не входил. Сразу после мартовских ид в эйфории, вызванной убийством диктатора и кажущимся обретением свободы, Цицерон вспоминает о Сексте, сражающемся в Испании, и Цецилии Бассе, который в то время воевал против цезарианцев в Сирии (Fam. XI, 1, 4). Но позже настроение Цицерона меняется. На это его толкает изменение политического положения в самом Риме, когда в союзе с частью цезарианцев во главе с Октавием, казалось, можно было обойтись без помощи Помпея и Басса, но не в меньшей степени и страх перед непредсказуемым Секстом. Цицерон одновременно и боится, что Секст «отбросит щит», прекратив всякую борьбу (Att. XV, 29, 1), и страшится, как бы тот не явился с войском в Италию, развязав новую гражданскую войну (Att. XIV, 22, 2; XV, 21, 3; 22). Видимо, военные действия на западной и восточной окраинах республики — в Испании и Сирии — настоящей гражданской войной в Риме не представлялись. Такая настороженность Цицерона по отношению к Сексту была, вероятно, известна и самому младшему Помпею, а выражала она не только личные взгляды и чувства Цицерона, но явно и всего сенатского большинства, лидером которого в тот момент Цицерон являлся.

Едва ли мог Секст рассчитывать и на городскую массу. Ее настроение было непостоянным. Память о Помпее Великом не была столь уж глубока. Много позже Секст действительно приобретет популярность у части римского плебса (Арр. V, 25), но это произойдет в совершенно других условиях. А пока римская толпа была настроена резко процезариански, как показывали все события весны 44 г. до н. э. И в этих условиях сыну Помпея было важно восстановить позиции своей семьи в Риме, чтобы вновь приобрести начальную опору, с которой он мог уже начать свое возвышение. Думал ли при этом Секст о захвате власти в государстве, сказать трудно, ибо никаких положительных свидетельств этому нет, а его практические шаги, казалось, говорили об обратном. Но, с другой стороны, Секст едва ли отличался от людей своего поколения. В этом поколении существовали «белые вороны», у которых еще имелись какие-то политические принципы. Таким был, несомненно, Брут и, может быть, Кассий. Но при всем к ним уважении реального влияния такие люди почти не имели и были обречены на поражение. Основная масса политических деятелей этого поколения, к которому принадлежали такие люди, как Антоний, Лепид и сам Секст Помпей, стремилась только к собственному утверждению. Недаром многие из них сравнительно легко переходили из лагеря в лагерь в зависимости от политической конъюнктуры. Если какие-либо красивые лозунги и выдвигались, то только для привлечения как можно большего числа сторонников. И Секст, будучи плоть от плоти этого поколения, был честолюбив не менее Антония или Лепида. Но для достижения своих целей он, по-видимому, первоочередным считал необходимость возвращения положения своей семьи. И Секст заменил военное наступление дипломатическим.

Летом 44 г. до н. э. Секст через посредство своего тестя Л. Скрибония Либона обратился с письмом к консулам Антонию и Долабелле с предложением роспуска всех войск и возвращения ему, Сексту, отцовского имущества, прежде всего дома. Копию этого письма через того же Либона он передал Цицерону и его друзьям (Сiс. Att. XVI, 4, 1-2). Это свидетельствует о том, что он стремился не только (а может быть, и не столько) к переговорам с Антонием и Долабеллой, которых он иронически называл «консулы или они под каким-нибудь другим именем», намекая на отсутствие реальных выборов, но и к созданию благоприятного общественного мнения. Цицерон охотно пошел навстречу Помпею, тем более что главным приобретателем имущества Помпея был Антоний. По его инициативе к адресатам были прибавлены преторы, народные трибуны и сенат, чтобы не дать консулам замолчать это письмо и придать ему самую широкую огласку. Этим письмом Секст явно пытался добиться положения лидера или одного из лидеров антицезарианских или, в тех условиях точнее, антиантониевских сил. Конечно, добиться этого он не смог, но замалчивать его позицию было уже невозможно, тем более что Цицерон поддержал его требования в своих выступлениях (Phil. II, 75; XIII, 11-12).

В таких условиях Лепид предпочел пойти на переговоры с Секстом. Сколь долго и как интенсивно они шли, сказать трудно. 25 октября 44 г. до н. э. Цицерон (Att. XV, 13, 4) писал Аттику, что дела в Испании идут очень хорошо, так что в это время Секст со своими войсками находился на Пиренейском полуострове. Но еще до начала нового года Секст уже заключил соглашение с Лепидом, по которому он должен был получить возмещение за конфискованное имущество, а за это покинуть Испанию (Сiс. Phil. V, 41; XIII, 9; 12; Vel. Pat. II, 73; Cas. Dio XLVIII, 17, l)[902]. Это соглашение было ратифицировано сенатом и оформлено как его постановление (Арр. III, 4; IV, 94). Цицерон (Phil. V, 41) в связи с этим упоминает волю не только сената, но и римского народа. Это может свидетельствовать о подтверждении соглашения народным собранием (хотя не исключено, что употреблена просто принятая формула). Таким образом, речь шла не о частном соглашении двух военных и политических деятелей, а о решении римского правительства. Своих основных целей Секст не добился, но все же вернул себе определенное легальное положение. Цезарь рассматривал войну 46—45 гг. до н. э. в Дальней Испании как мятеж против государства и, следовательно, сыновей Помпея как мятежников, не достойных его милосердия. Теперь же согласием на возмещение имущества римское правительство отказывалось от прежнего взгляда. Более того, по условиям этого договора Сексту Помпею возвращалось гражданство (Cic. Phil. V, 38-41), которого он был лишен Цезарем. Это было уже важным шагом к достижению цели. Выполняя условия соглашения, Секст еще до наступления 43 или в самом начале этого года покинул Испанию и перебрался в Массалию поближе и к Италии, и к Лепиду. Вскоре он официально был назначен сенатом префектом флота и морского побережья (Vel. Pat. II, 73; Арр. III, 4; Cas. Dio XLVIII, 17, 1). Это давало ему законное право держать армию и флот, и он забыл о своем прежнем требовании роспуска всех войск.