Со временем Чехов стал чаще выбираться в Петербург и путешествовать по России. Каждую весну, предоставив немногочисленных пациентов самим себе, Чехов отвозил всю семью в деревню, где и оставался до конца лета. Стоило местным жителям узнать, что он доктор, к нему начинали толпами валить пациенты, с которых он ничего не брал. Ради заработка приходилось сочинять рассказы. Они были все лучше и лучше, и платили за них хорошо, вот только не умел Чехов жить по средствам. В одном из писем Лейкину он писал: «Вы спрашиваете, куда я деньги деваю… Не кучу, не франчу, долгов нет, я не трачусь даже на содержание любовницы (любовь достается мне gratis[102]), и при всем при том у меня из трехсот рублей, полученных от Вас и от Суворина перед Пасхой, осталось только сорок, из коих ровно сорок я должен отдать завтра. Черт знает, куда они деваются!»

Чехов переехал с семьей на другую квартиру, где у него была своя комната, но чтобы платить за новое жилье, приходилось выпрашивать у Лейкина авансы.

В 1886 году у Чехова опять открылось кровохарканье. Ему следовало отправиться в теплый Крым; туда ездили лечиться больные туберкулезом, как европейцы ездили на французскую Ривьеру и в Португалию – и благополучно умирали. Однако на поездку у него не было ни гроша. В 1889 году умер от туберкулеза брат Николай, довольно способный художник. Для Чехова это был сильный удар и одновременно предупреждение. К 1892 году здоровье его настолько ухудшилось, что он побоялся остаться на зиму в Москве. Он занял денег и купил небольшую усадьбу недалеко от Москвы в деревне Мелихово и, по обыкновению, взял туда всю семью: грубияна отца, мать, сестру и брата Михаила. Он накупил уйму лекарств; как всегда, к нему толпой пошли пациенты. Он лечил их, как мог, и, тоже как всегда, не брал ни копейки.

В Мелихове Чехов провел с перерывами пять лет, и то были счастливые годы. Там он написал свои лучшие рассказы, за которые платили очень щедро – сорок копеек за строку. Он занимался земскими делами, добился прокладки новой дороги, строил за свой счет школы для крестьянских детей. Приезжал к нему в гости вместе с женой и детьми брат Александр – законченный пьяница. Приезжали, порой на несколько дней, друзья, и Чехов, хоть и жаловался, что ему не дают работать, жить без этой кутерьмы не мог. Даже больной он оставался веселым, сердечным, любил смеяться и смешить. Иногда он ездил в Москву – развеяться. В 1897 году во время такой поездки у Чехова открылось горловое кровотечение. Он попал в больницу и несколько дней был на волосок от смерти. Раньше он не желал верить, что у него туберкулез, теперь доктора сказали, что у него поражены верхушки легких, и если он не хочет умереть, следует переменить образ жизни. Чехов вернулся в Мелихово, но жить там зимой уже не мог. Пришлось отказаться и от медицинской практики. Чехов отправился в Биарриц, потом в Ниццу, а потом в Крым, в Ялту. Доктора советовали ему там поселиться, и он, взяв у своего друга, издателя Суворина, аванс, построил себе дом. С деньгами у него, как всегда, было туго.

Необходимость бросить практику стала для Чехова тяжелым ударом. Не знаю, какой он был врач. Получив диплом, он лишь месяца три проработал в больнице, и, думаю, лечил без всяких затей. Однако он обладал здравым смыслом и умел жалеть людей, и если даже просто давал природе взять свое, то тем самым помогал пациентам не меньше иного весьма сведущего в медицине доктора. Из общения с больными Чехов извлекал полезный опыт. У меня есть причины полагать, что медицинская практика вообще очень полезна писателю. Благодаря ей он приобретает бесценное знание человеческой натуры. Он видит как худшие ее проявления, так и лучшие. Когда человек болен и боится, он, как правило, сбрасывает привычную маску. Доктор видит его как есть, видит его эгоизм, жадность, трусость, но видит и отвагу, благородство и доброту. И добродетели человека помогают мириться с его пороками.

В Ялте Чехову жилось скучно; правда, здоровье ненадолго поправилось. Я еще не упоминал, что, помимо огромного количества рассказов, Чехов написал – без особого успеха – две или три пьесы. Благодаря этому он познакомился с молодой актрисой Ольгой Книппер. Он влюбился и в 1901 году, несмотря на сильное недовольство родных, которым, впрочем, никогда не отказывал в поддержке, женился. Было решено, что Ольга не оставит театра, и потому виделись они, только когда Чехов приезжал в Москву или же она, не будучи занята в спектаклях, приезжала к нему в Ялту. Сохранились его к ней письма, нежные и трогательные.

Болезнь отступила лишь на время, и вскоре Чехов стал очень плох. Он сильно кашлял и почти не спал. Потом, к его большому горю, у жены случился выкидыш.

Ольга долго упрашивала Чехова сочинить легкую комедию, из тех, что нравятся публике, и он, думаю, исключительно ей в угоду, взялся за работу. Комедию он назвал «Вишневый сад» и обещал Ольге хорошую роль. «Пишу только по четыре строки в день, – жаловался он, – но и от этого страдаю невыносимо». Пьеса была закончена и поставлена в 1904 году. В июне того же года Чехов по совету врача отправился на немецкий курорт Баденвейлер. Перед самым отъездом его навестил один молодой русский писатель. Он так описывает встречу:

«На диване, обложенный подушками, не то в пальто, не то в халате, с пледом на ногах, сидел тоненький, как будто маленький, человек с узкими плечами, с узким бескровным лицом – до того был худ, изнурен и неузнаваем Чехов. Никогда не поверил бы, что можно так измениться. А он протягивает слабую восковую руку, на которую страшно взглянуть, смотрит своими ласковыми, но уже не улыбающимися глазами и говорит:

– Завтра уезжаю. Прощайте. Еду умирать.

Он сказал другое, не это слово, более жесткое, чем «умирать», которое не хотелось бы сейчас повторить.

– Умирать еду, – настоятельно говорил он. – Поклонитесь от меня товарищам вашим… Скажите им, что я их помню и некоторых очень люблю… Пожелайте им от меня счастья и успехов. Больше мы уже не встретимся».

В Баденвейлере Чехову поначалу стало гораздо лучше, и он даже собрался ехать в Италию. Как-то вечером, ложась в постель, он настоял, чтобы Ольга, просидевшая с ним целый день, вышла прогуляться в парке. Потом она вернулась; гонга к ужину еще не было, и Чехов, коротая время, взялся сочинять смешную историю про некий курорт, кишащий модной публикой – толстые банкиры-американцы, спортсмены-англичане. Вот они возвращаются в гостиницу в предвкушении вкусного обеда, а обеда нет – повар сбежал. Чехов описывал жестокий удар, постигший избалованную публику, так смешно, что Ольга громко хохотала. После ужина она вернулась в номер. Антон Павлович спокойно отдыхал. Вдруг ему неожиданно сделалось плохо и пришлось послать за доктором. Доктор сделал все возможное, но спасти больного не смог. Чехов умер. Последние слова он произнес по-немецки: «Ich Sterbe»[103]. Ему было сорок четыре.

Александр Куприн в воспоминаниях о Чехове пишет так:

«Думается, что он никому не раскрывал и не отдавал своего сердца вполне… но ко всем относился благодушно, безразлично в смысле дружбы и в то же время с большим, может быть бессознательным, интересом».