развивались, как в хорошем боевике: один из офицеров схватил со стола прикрытый фуражкой наган и выстрелил в фонарь. Налетчики от неожиданности бросились к двери, завязалась перестрелка. Преображенцы сумели освободиться и схватить бандитов. Но полковник Хвощинский, прошедший войну и труднейший путь через горы, море, степи и тайгу в Омск, скончался от полученной раны.

Об этом трагическом происшествии доложили адмиралу. Колчак снял фуражку и перекрестился на образ Николы Расстрелянного.

Полки и бригады его армии были столь же зыбки и ненадежны, как льдины под ногами. Так было на пути к острову Бенетта через пролив — того и гляди, вздыбится льдина, открыв дымящуюся бездну черной океанской воды…

И всё же к Колчаку шли…

В 1918 году имя адмирала Колчака, как и имя погибшего к тому времени генерала Корнилова, стало стягом для тысяч людей, не принявших самозванную, самозахватную власть политических пришельцев.

К Колчаку шли отовсюду, шли в первую очередь морские офицеры, офицеры гвардейских и армейских полков.

Верили в его звезду, в его удачу, в его правоту, в его силу.

Шли порой невероятными путями. Так, капитан 1-го ранга Илья Лодыженский, бывший командир линкора «Андрей Первозванный», привел к Колчаку группу морских офицеров из Финляндии через Стокгольм, далее морским путем — через Канаду, Японию, через всю Сибирь.

На судах Карской экспедиции сумела пробраться в Омск и вовсе легендарная фигура — Мария Бочкарева, создательница и командир ударного женского батальона смерти. Она успела оставить для истории свое свидетельство:

РУКОЮ ОЧЕВИДЦА: «В июле месяце я из газет узнала, что экспедиция собирается отправиться в Сибирь. Экспедиция военная, которая должна доставить для армии Колчака пулеметы, снаряды, обмундирование. Капитан этой экспедиции был морской офицер Савицкий. Я пошла к генерал-губернатору Миллеру и стала просить у него разрешения поехать с этой экспедицией в Сибирь на родину…

10 августа 1919 года я с экспедицией капитана Савицкого покинула Архангельск. Плыла на пароходе „Колгуев“, помимо этого парохода было еще 7 пароходов. На пароходе я прибыла в устье реки Оби, до устья Оби от Архангельска я в дороге пробыла месяц с тремя днями. На устье Оби была выгрузка из пароходов экспедиции Савицкого на баржи полковника Котельникова оружия, и обмундирования, и снарядов. Здесь я пробыла две недели, и мы потом отправились с экспедицией Котельникова на Тобольск. Но когда экспедиция прибыла в город Березов, то Котельников получил телеграмму, что Тобольск взят советскими войсками. Тогда Котельникову было приказано половину экспедиции направить на Красноярск и половину на Томск. И я поплыла со второй половиной экспедиции на Томск. В дороге от Березова я пробыла до Томска три недели.

Приехала в Томск. Родителей застала в бедственном положении. Тут же зять мне стал говорить, что я заблуждаюсь — посмотри, три баржи замороженных красноармейцев стоят на Оби, а ты сочувствуешь нашим врагам. Я сказала зятю и своему мужу Бочкареву, с которым я не жила 12 лет, что я сочувствовала белым потому, что уверена, что большевики идут рука об руку с германцем для того, чтобы сделать в России царем Вильгельма. А теперь я поняла, что я глубоко ошибалась, и поэтому я поеду в Омск к Колчаку и буду просить, чтобы дал мне от военной службы отставку совсем и пенсию. Прожила я в Томске неделю и поехала в Омск.

По приезде в Омск я явилась в Ставку к дежурному генералу Белову и доложила ему, что я больше не в силах ничего делать, и просила, чтобы мне дали отставку с пенсией как батальонного командира, с мундиром штабс-капитана. Белов мне сказал, что сегодня будет на докладе у Колчака и доложит обо мне. Белов мне велел прийти завтра. Я явилась к Белову 8 ноября, и он мне сказал, что Колчак желает меня видеть и назначает мне свидание в воскресенье, 10 ноября. Я пришла в воскресенье в 12 часов дня в дом Колчака. Ему доложили, вышел адъютант и сказал мне, что вас просит к себе Верховный правитель. Я вошла в кабинет Колчака и там увидела — Колчак вел разговор с генералом Голицыным — главнокомандующим добровольческими отрядами. Когда я вошла, то Колчак и Голицын оба встали и приветствовали меня и сказали, что обо мне много слышали, и предложили сесть. Колчак стал мне говорить: „Вы просите отставку, но такие люди, как Вы, сейчас необходимо нужны. Я Вам поручаю сформировать добровольческий женский санитарный отряд (1-й женский добровольческий санитарный отряд имени поручика Бочкаревой)“. Он говорил, что у нас много тифозных и раненых, а рук, которые бы ухаживали за больными, нет. „Я надеюсь, что Вы это сделаете“.

Я предложение Колчака приняла. Колчак обратился к генералу Голицыну и сказал, что Бочкарева поступает в его распоряжение, дайте ей сейчас же квартиру и инструкторов, чтобы она могла завтра сделать лекцию — призывать добровольцев-женщин в свой санитарный отряд, и дал распоряжение, чтоб мне выдали аванс двести тысяч для формирования отряда. 11 ноября уже были расклеены по всему Омску афиши с призывом, что приехала известная организаторша добровольческих отрядов поручик Бочкарева из Архангельска и что она будет сегодня в театре „Гигант“ выступать с призывом к женщинам, чтобы формировать женский добровольческий санитарный отряд. И 11 ноября я выступала с речью, призывающей женщин вступать в добровольческий женский санитарный отряд. Это было в театре „Гигант“ в 6 часов вечера. 12 ноября с точно такой же речью я выступала в театре „Кристалл“. Тотчас с обоих митингов я набрала добровольцев — женщин сто семьдесят и мужчин тридцать. Мне было назначено четыре офицера, начальник штаба — полковник, и казначей — поручик, и адъютант в чине поручика. И отряд я сформировала в двести человек. На довольствие мой отряд был зачислен к добровольческой дружине Святого Креста и Зеленого Знамени».

К сожалению, Мария Бочкарева прибыла в Омск в не самое лучшее время — сибирская столица готовилась к эвакуации — Красная армия наседала на всех фронтах… В общей суматохе и неразберихе затерялся мало кому известный прапорщик-радиотелеграфист Владимир Зворыкин. Он тоже стремился на восток, подальше от красного вала. В его потертом кожаном чемоданчике хранилось бесценное сокровище, на которое, впрочем, не посягнул ни один грабитель. Уроженец древнего града Мурома, купеческий сын Владимир Козьмич Зворыкин вез с собой схемы, наброски, чертежи «иконоскопа» — электронно-лучевой трубки, которая через год-другой-третий станет не чем иным, как «сердцем» телевизионного аппарата. Америка запатентует его великое изобретение и назовет его своим великим гражданином. Прах этого невидного в толпе отступающих прапорщика будет погребен в Национальном пантеоне. Американские астронавты, отправляясь в космические полеты, будут приходить в музей, чтобы погладить на счастье шляпу Зворыкина — такая уж завелась среди них примета. И никто не мог представить, что голова, носившая эту шляпу,