сначала спустил ноги Сони, удерживая края покрывала в изножье кровати, затем – верхнюю часть тела, создав своего рода «гамак». Он действовал осторожно, без лишних движений, чтобы не уронить тело и не оставить на нем повреждений.

Когда Василевская оказалась на полу, Аверьянов легко протащил ее по гладкому паркету и вскоре покинул пределы комнаты.

Торопливые шаги, тихое сопение. Ладони предательски взмокли. По шее скользнули крупные капли холодной испарины и скрылись за воротом уже мятой рубашки. Ткань мерзко прилипла к коже. Андрей вновь заглянул в четыреста пятую комнату и, убедившись, что студенты все еще находились в глубоком сне, заволок тело Василевской внутрь. У дивана лежали пустые бутылки, но Аверьянов не рискнул их убрать, опасаясь разбудить ненужным шумом.

Он крепко стиснул челюсти и потянул за покрывало, на котором лежала Василевская, поднимая тело на диван. Получалось с трудом, но он боялся прикасаться к трупу, боялся оставить следы на одежде, ведь руки безбожно вспотели. Невзирая на то, что Соня была значительно ниже и легче Аверьянова, мертвое тело оказалось тяжелее.

Звон стекла. Легкое копошение и тихий стон. Андрей замер, словно и вовсе не дышал. Пустая бутылка из-под виски опрокинулась аккурат рядом. Он и не заметил, как задел ее ногой.

Аверьянов крепко зажмурился, мысленно проклиная себя и готовясь к разоблачению. Но ничего не происходило. Спустя несколько мучительно долгих секунд звуки прекратились. Комната вновь наполнилась мерным шумным дыханием. Андрей распахнул глаза и судорожно завертел головой. Руки ослабли и опустили Василевскую на узкий диван. Аверьянов торопливо, но осторожно вытянул из-под тела покрывало. Нога Василевской соскользнула вниз, ударившись подошвой об пол с глухим стуком.

Не имело значения. Больше ничего не имело значения. Аверьянов слепо схватил покрывало и пулей вылетел из комнаты, оставляя все на волю судьбе.

[Конец воспоминаний]

– Как вы догадались? – поинтересовался Морозов. – Откуда вы узнали, что сможете спрятать труп в этой комнате?

– Не знал и не догадывался, – Аверьянов горько усмехнулся. – В нашем закутке всего две комнаты. Она просто была ближайшей. Между комнатами буквально не больше трех шагов.

– Что бы вы делали, если бы они не спали? – Морозов неопределенно повел плечами и поджал нижнюю губу. – Или просто проснулись в самый неподходящий момент?

– Не знаю, – честно признался Аверьянов. – На тот момент я думал лишь о том, что Василевская должна была исчезнуть из моей комнаты. Пусть хоть в коридоре окажется, но только не на моей кровати.

– Значит, у вас не было мысли инсценировать самоубийство?

– Что?! Какой в этом смысл? К тому же… у меня не было времени.

– Труп бы все равно нашли… – резонно заметил Морозов.

– Да. Отпрыски богатых отцов. Вам ли не знать, Сергей Александрович, сколько жизней искалечено из-за избалованных мажоров? – Аверьянов усмехнулся, заметив замешательство на лице следователя. – Сколько таких ребят отмазывали, позволяя им избегать ответственности?

– Так, значит, вы надеялись, что Василевская просто исчезнет?

– Можно сказать и так. – Аверьянов устало накрыл ладонью глаза и опустил веки. – Думал, перепугаются, позвонят своим родителям, и все… как-то само успокоится. Но они решили ее повесить. Идиоты…

С последней репликой Морозов не мог не согласиться. Следователь смотрел на одинокую, чуть сгорбленную фигуру, вжавшуюся в кресло напротив, и испытывал иррациональное чувство вины и ответственности за чужие поступки. Давно забытые ощущения, что были глубоко спрятаны в темном чердаке сознания, в старой коробке, забитой ржавыми гвоздями здорового цинизма. Ему было нестерпимо жаль. Морозов перевел взгляд на Хомутова и коротко мотнул головой в сторону диктофона. Тот понял все без лишних слов и нажал паузу.

– Ни о чем не жалеете, Аверьянов? – тихо спросил следователь и неосознанно накрыл нагрудный карман рубашки слева. – Стоило ли оно того?

– Эники-беники, капитан, – с усмешкой прошептал Аверьянов. – Не знаю, о чем я должен жалеть. Все как-то не заладилось с самого начала… С самого моего рождения. Я могу еще долго обвинять всех вокруг себя. Маму… отца… брата… Считаю, что имею на это полное право. А вы?

– Что я?

– Думаете, оно не стоило того? Думаете, я не могу злиться и обижаться?

– Можете… – согласился Морозов. – Конечно, можете. Но вместо того, чтобы вершить собственную судьбу, вы решили вмешаться в чужую. На человеческих костях счастливому будущему места нет. Это путь в никуда, Аверьянов…

Морозов сидел под старым вязом и раскуривал уже не первую сигарету, щурясь от едкого дыма. Прошло более получаса с того момента, как дверь за Аверьяновым, чьи запястья были скованы стальными наручниками, захлопнулась. Но он все еще не мог заставить себя сесть в машину и покинуть это место.

– Сергей Александрович. – Уставший голос коснулся заалевших ушей.

– М? – Морозов поднял рассеянный взгляд. – А, это ты, Алешка.

Хомутов нагнулся и шагнул вперед, укрываясь под раскидистой кроной. Небрежно бросил на скамейку, аккурат рядом со следователем, кожаную папку и устало опустился на нее.

– Уже два года с вами работаю, но все никак не привыкну, – Хомутов чуть улыбнулся и посмотрел на следователя. – Каждый раз, когда все заканчивается, чувствую себя…

– …опустошенным? – подсказал Морозов.

– Опустошенным, – согласился Хомутов и потер подушечкой большого пальца ладонь с внутренней стороны. – Все это как-то слишком эмоционально для меня.

– Привыкнешь.

– Как-то… не хочется привыкать.

– Когда я впервые пришел работать в следствие, молодых не особо жалели, – с улыбкой начал Морозов. – Работать было некому. С кадрами всегда туго. Все приходят поработать на земле и убегают куда-то выше. Поэтому текучка большая. Мое первое дело… Потерпевшая: девушка двадцати лет. У нее была какая-то умственная отсталость. Точный диагноз я уже не вспомню. – Морозов небрежно стряхнул пепел с сигареты. – На улице она встретила двоих парней. Была с ними знакома, как я помню. Поехала с ними. В общем… – следователь шумно вздохнул, – мы нашли ее мертвой на следующий день. Они насиловали ее по очереди. И не только естественным путем. Затем избили. Тот, что моложе, сломал ей ногой хребет, и девочка умерла.

– Пиз… – выдохнул было Хомутов, но тут же осекся: – Простите.

– Я блевал, как школьник. Временами все еще вижу ее лицо. Было жутко. А для них это просто развлечение. Не более. Конечно, за все эти годы я видел вещи и хуже, а иногда и наоборот: совсем что-то незначительное и даже смешное. Привыкаешь. Ко всему, Алешка, привыкаешь. – Морозов посмотрел на помощника следователя и тепло улыбнулся. – Вот я приду домой, выпью немного и просплю до утра. А завтра… завтра я все забуду и буду работать дальше. И тебе советую.

Морозов потушил сигарету о край скамейки и небрежным щелчком отправил окурок в урну. Конечно, он совсем немного