поставил Таис условие не пользоваться искусными писцами, раскрывателями всех секретов), она опустилась к бассейну у лестницы, куда Птолемей провел воду горного источника, холодную даже в жаркую пору. С веселым воплем она кинулась в раковиноподобное углубление, через которое, журча, переливалась чуть зеленоватая вода. На Крик прибежала Эрис, никогда не упускавшая случая поплескать и потом растереть меднокожую госпожу толстым и жестким покрывалом.

Едва Эрис успела набросить покрывало на Таис, как появился посланный Лисиппа. Великий ваятель звал Таис почему-то вместе с Эрис посетить его дом завтра в утренние часы.

Таис протянула письмо черной жрице со словами:

— Приглашают и тебя! Кто-то хочет делать с тебя статую. Давно пора, я удивлялась ваятелям, хоть раз увидевшим тебя… хотя сам Лисипп и его ученики любят изображать мужей, военные сцены, лошадей и мало интересуются красотою жен!

Эрис отвела руку афинянки с письмом.

— Ты забыла, я не умею читать на твоем языке, госпожа. И разве почтенный Лисипп тоже забыл, что я обязана идти с тобой?

— Ты всегда сопровождаешь меня, верно. Если Лисипп упоминает тебя в приглашении, значит, до тебя есть какое-то дело. Какое? У скульптора прежде всего — ваяние. Превыше всего в жизни мы, эллины, считаем совершенство человека, гармонию его развития, физического и духовного, каллокагатию, как мы говорим. А в искусстве — изображение человека. Оттого неисчислимо количество статуй и картин в наших городах и храмах, каждый год прибавляются новые. Ты хотела бы, чтобы с тебя сделали статую богини или нимфы?

— Нет. Вернее — мне безразлично. Но если ты прикажешь…

— Конечно, прикажу. Имей это в уме, если будет предложено… и не три меня с такой силой! Я ведь не статуя.

— Ты лучше всех изваяний в мире, госпожа.

— Много ли ты видела их? И где?

— Много. Мне пришлось путешествовать девочкой в свите главной жрицы.

— Я ничего не знаю об этом!

Черная жрица позволила улыбке на мгновение осветить свое лицо.

Александр велел построить для Лисиппа огромную мастерскую при дворце персидского вельможи, подаренном скульптору для жилья. В комнатах за толстыми стенами из красного камня всегда царствовала прохлада, а зимой приходилось топить. В полукруглых нишах горели сухие кедровые поленья с добавлением ароматических веток тимьяна, лаванды, розмарина или ладанника.

Лисипп принял гостей на веранде под высокой крышей, подпертой пальмовыми столбами и обнесенной барьером из розового гранита. Веранда служила и мастерской и аудиторией для учеников, съехавшихся из Эллады, Ионии, Кипра и даже Египта, чьи мастера стали перенимать приемы своих прежних учеников — эллинов, около семи веков назад начавших учиться у египтян.

Обычно присутствовали несколько философов, богатые ценители искусства, поэты, черпавшие вдохновение в мудрых беседах, путешественники из дальних стран, до которых дошла весть об открытом доме знаменитого художника.

Лисипп, давний друг афинянки, орфик высокого посвящения, обнял Таис за плечи. Оглядевшись, он поманил замершую у входа Эрис и молча указал на широкую скамью, где сидели двое его учеников. Эрис блеснула глазами в их сторону и уселась на краешке, подальше от веселых молодых, людей. Те посылали ей восхищенные и многозначительные взгляды, дополненные жестами. Тщетные попытки! С таким же успехом они могли привлечь внимание любой из статуй, в изобилии украшавших мастерскую, дом и сад Лисиппа!

— Пойдем, афинянка, я покажу тебе старого друга и твоего соотечественника скульптора Клеофрада. Он презирает войну, не делает статуй царей и полководцев, только лишь жен, а потому не столь знаменит, как того заслуживает. К тому же он знает тебя…

Таис собралась возразить, но слова застряли у нес в горле. Эти жесткие голубые (глаукопидные, как у самой Афины) глаза, шрамы на лице, под густой седой бородой и на руке воскресили в памяти мимолетную встречу у Тесейона на пути к холму Нимф!

— Я пообещал увидеть тебя через несколько лет, — сказал Клеофрад своим низким голосом, — что ж, прошли две олимпиады, и я вижу не девчонку, а женщину в расцвете сил и красоты. Тебе, должно быть, сейчас лет двадцать шесть, — ваятель бесцеремонно оглядел Таис, — ты рожала?

— Да, — почему-то послушно ответила Таис, — один раз.

— Маловато — надо бы два. У женщины такой, как у тебя, силы и здоровья это только улучшит тело.

— Гнезиотес апамфойн, — сказал Лисипп на аттическом наречии, указывая на Таис, и она вдруг покраснела от прямого взгляда одного и прямых слов второго художника.

— Да, ты прав! — согласился суровый Клеофрад. — Чистота происхождения по обеим линиям — отца и матери. Ты будешь моей моделью, афинянка! Судьба назначила тебя мне! Я ждал терпеливо твоей зрелости, — он вперил в Таис повелительный взгляд.

Помолчав, Таис кивнула.

— Ты выбираешь опять то, что не принесет тебе богатства, — задумчиво сказал Лисипп, — Таис слишком обольстительна для образа богини, слишком мала и гибка для коры, не грозна для воительницы. Она — женщина, а не канон, образ, веками установившийся в эллинском искусстве.

— Мне думается, ты прав и не прав, великий мастер. Когда ты создавал своего Апоксиомена[18], образ атлета, ты смело отошел от Поликлетова канона и прежде всего от Дорифора. И я понимаю почему. Дорифор — канон могучего спартанца, воина, который создавался у лакедемонян за тысячелетие выбора родителей, убиения слабых и труднейшего воспитания силы и выносливости. Огромная грудная клетка, брюшные мышцы, в особенности косые боковые, неимоверной толщины. Такой человек может бежать в тяжелой броне много стадий, вести бой с массивным щитом и копьем дольше любого воина любого народа, останется невредим под колесами тяжелой повозки. До появления сильных луков и камнеметов спартанцы били всех врагов без исключения.

— Ты очень верно понял меня, Клеофрад, хоть ты и ваятель жен. Мой Апоксиомен легче и подвижнее. Однако ныне снова все переменилось. Воины пересели на коней, а пехота бьется не один на один, как прежде, а сотнями бойцов, скованными в единую машину дисциплиной и умением сражаться совместно. Отошли времена и Дорифора, и Апоксиомена!

— Не совсем, о Лисипп, — сказала Таис, — вспомни гипаспистов Александра, завоевавших звание «Серебряных щитов». Им понадобились и тяжелое вооружение, и стремительный бег, и сила удара.

— Правильно, афинянка. Но это особая часть войска, вроде боевых слонов, а не главная масса воинов.

— Боевых слонов, какое сравнение! — засмеялась Таис, умолкла и добавила: — Все же я знала одного спартанца. Он мог служить моделью для Дорифора…

— Конечно, такие мужи еще есть, — согласился Лисипп, — они стали редкостью именно потому, что более не нужны. Слишком многое надо для создания их, слишком это долго. Войско теперь требует все больше людей и поскорее!

— Мы говорим о мужчинах, — пророкотал Клеофрад, — разве