— Олег Александрович, и вот такой еще вопрос: как Вы считаете, а сегодня танки не утрачивают ли своего прежнего значения?

— Нет! Я убежден, что и в современных условиях танки и танковые войска являются главной и решающей силой сухопутных войск — как в крупномасштабных войнах, так и на тактическом уровне. Отмечу к тому же, что наши новые Т-90, а также модернизированные танки Т-80, Т-72 по своей эффективности равны зарубежным. Так что не стоит списывать в запас ни танки, ни нас, танкистов…

Наш собеседник — генерал-лейтенант артиллерии в отставке Степан Попов

Говоря о событиях лета 1941 года, мы чаще всего оперируем такими категориями, как «обход», «отступление», «окружение»… Представляется, что весь фронт — от Балтики до Черного моря — дрогнул и, не выдерживая чудовищного удара моторизованных немецких полчищ, двинулся назад. Однако на самом деле путь вермахта отнюдь не был устлан розами, немцы встречали упорное сопротивление на многих рубежах. Об одном из таких малоизвестных, но ярких эпизодов — начавшемся 13 июля 1941 года контрнаступлении советских войск в районе Рогачева и Жлобина — рассказал генерал-лейтенант артиллерии в отставке Степан Ефимович Попов, который в июне 1941 года командовал 756-м артиллерийским полком 167-й дивизии 63-го стрелкового корпуса.

— С 5 мая полк находился в лагерях в 25 километрах восточнее Саратова. Это был обжитой военный постой: ослепительно-белые палатки, цветники, красно-желтые линейки. Мы настойчиво занимались боевой подготовкой — учили бойцов стрелять из карабина, пользоваться ручными гранатами, рыть окопы, сооружать убежища, читать карты, ориентироваться ночью, ходить по компасу при заданном азимуте. А еще — ездить верхом на лошади, выполнять обязанности орудийного номера, выдвигать двухтонную гаубицу на позицию, буквально за пять минут готовить ее к бою, добиваясь большой точности и эффективности стрельбы, особенно по бронированным и высокоманевренным целям. Тренировались непрерывно, до полного автоматизма. Занятия проводились и днём и ночью.

За неделю до начала войны нас подняли по тревоге и эшелонами перебросили на большие маневры в Белорусский особый военный округ. Так что война застала меня в лагерях западнее Новозыбкова.

— Вы узнали о начале войны по радио…

— Да, из выступления В. М. Молотова. День 22 июня запомнился мне на всю жизнь. У нас проходили конно-спортивные соревнования. Скачки на полевом ипподроме были в самом разгаре, как вдруг и зрители, и всадники как по команде бросились к воротам, застыли у репродуктора, прикрепленного к телеграфному столбу. Подойдя, я услышал знакомый голос Молотова… Так в нашу жизнь вошла война.

— А когда впервые вступили в бой?

— Дело было так. 23 июня полк, поднятый по тревоге, погрузил в железнодорожные вагоны вооружение, лошадей и амуницию и несколькими эшелонами отправился на запад. Везли нас почти без остановок — сплошная «зеленая улица». А навстречу уже двигались поезда, до отказа набитые беженцами; поражала сутолока на станциях. В небе стали появляться самолеты противника, и я приказал привести счетверенные зенитно-пулеметные установки в готовность номер один, подготовить для стрельбы по снижающимся воздушным целям ручные и станковые пулеметы. Организовали также противопожарную команду, установили сигналы воздушной тревоги…

Ждать немецкие самолёты пришлось недолго. Утром 27 июня, как раз перед Жлобиным — на полустанке Хальч, где нам предстояло выгружаться, чтобы занять оборону Жлобинского железнодорожного моста через Днепр, в воздухе появилось звено истребителей «Мессершмитт-109». Загремел дробный пулеметный стук. Эхом отозвались оглушительные разрывы бомб, все заволокло густым дымом, запахло гарью. Командиры и красноармейцы бросились к платформам, скатывали с них орудия, снимали имущество, выводили из вагонов лошадей. Появились первые раненые.

Бойцы открыли по самолетам залповый огонь из карабинов, в дело вступили пулеметные расчеты — стервятники тут же стали набирать высоту, а вскоре вообще скрылись. В батареях потом только об этом и было разговору — мол, не так страшен черт, как его малюют. Однако вечером, когда разгружался последний наш эшелон, «мессеры» появились вновь, обстреляли вагоны. Были ранены три солдата, я получил контузию.

Я приказал собрать командиров и комиссаров на короткое совещание. Тут же на опушке соснового леса мы подвели итоги марша, обсудили первые потери, а в заключение я сказал:

— Товарищи, особенно берегите лошадей! Без крепкого коня мы боевую задачу не выполним — объясните это каждому бойцу.

Шутка ли сказать, в полку у меня было восемьсот лошадей!

— А как же контузия?

— Пришлось ехать в Жлобин, меня привезли в больницу, где меня нашел командир корпуса Леонид Григорьевич Петровский.

— Ну что, — спрашивает, — закончил воевать?

— Нет, — отвечаю, — только думаю воевать.

— Я уже заказал самолет — куда тебя отправить?

— Говорю: никуда я не поеду. Полк не оставлю, никуда с поля боя не уйду.

Тогда Петровский поставил мне задачу, и я выехал в район огневых позиций…

Войска нашей 21-й армии, которой командовал генерал-лейтенант Василий Филиппович Герасименко, создавали оборонительную линию по левому берегу Днепра. Развертывание велось в чрезвычайно неблагоприятных условиях. Сроки прибытия эшелонов нарушались из-за перегрузки железных дорог; эшелоны часто направлялись кружным путем, а порой обстановка складывалась так, что выгрузка частей производилась далеко от станции назначения и они следовали на позиции пешим порядком.

От командира корпуса я имел задачу занять огневые позиции северо-западнее деревни Ходасевичи и во взаимодействии с 520-м и 615-м стрелковыми полками не допустить форсирования противником Днепра на участке Зборов — Жлобин.

Я неплохо знал западный театр военных действий — многолесье, обилие рек, речушек и ручейков с заболоченными берегами, сливавшихся в огромные болота. Все это привязывало войска к дорогам и проселкам… Подготовленных рубежей не было, как не было ни отсечных позиций, ни ходов сообщения. Отсутствовали также минные поля, проволочные заграждения и противотанковые препятствия. В общем, все нужно было делать самим, а времени оставалось в обрез. На левый берег Днепра перешли войска 4-й армии и, пройдя через боевые порядки нашей дивизии, ушли в тыл, оставляя нас лицом к лицу с врагом. При отходе они взорвали Рогачевский мост.

Первая фронтовая ночь оказалась тревожной. Враг то и дело освещал ракетами голубую хребтину Днепра, пулеметные очереди и разрывы снарядов держали нас в напряжении. К утру 1 июля немцы скопились в двух прибрежных деревнях — Зборово и Озерище, готовясь форсировать реку с ходу.

Наши разведчики замерли у приборов.

— Товарищ командир! — не отрываясь от стереотрубы, пробасил лейтенант Прокопенко, начальник разведки полка. — Немцы плывут к нашему берегу!