Я не буду всерьез рассматривать ответы политиков, находящиеся на уровне мышления младшей группы детского сада, вроде утверждений: «СССР развалил Горбачев», или «иностранные спецслужбы и агенты влияния», или «Борис Ельцин», или «демократическая оппозиция». Конечно, все перечисленные выше внесли тот или иной вклад в свершившееся. Но чтобы они уничтожили Советский Союз и советскую систему в целом? Историческое деяние такого масштаба не по силам одному человеку, или даже мощной организации, или государству, и даже союзу государств.

Потому что СССР был не просто страной. Это было историческое явление, возникновение и гибель которого определили лицо ХХ века. И уничтожить его могли лишь исторические процессы такого же масштаба[340].

Поэтому гораздо ближе к здравому смыслу позиция тех, кто говорит: «во всемирно-историческом противоборстве двух мировых систем социализм проиграл, а капитализм выиграл». Но и это утверждение еще очень далеко от исторической правды. Потому что сам советский «социализм»[341], если следовать одной из гипотез, был порождением естественно-исторической эволюции капиталистической системы, говоря на диалектическом жаргоне – «свое иное» капитализма. Ну что же, «иное» погибло, а «свое» выжило?

Это – недиалектический ответ на диалектически поставленный вопрос. Надо понять, что же погибло и что сохранилось от «иного» (социализма), что выжило, а что не выжило в «своем» (капитализме). Капитализм и социализм – не застывшая дихотомия. И то, и другое в течение 70 лет находилось в процессе развития, движения, взаимного влияния, и – не стоит исключать и такой вариант – качественного перехода.

Однако можем ли мы с полным правом называть советское общество «социалистическим»? Было ли реальностью провозглашенное Сталиным в 1936 году «построение социализма в основном»?

Ответ на этот вопрос и даже сама его постановка до сих пор даже в научной литературе порождают преобладание эмоциональных оценок над объективным научным анализом. Во многом этот накал эмоций связан с оценкой исторической фигуры Сталина. Для одних Сталин – зловещий тиран и убийца, концентрированное воплощение человеконенавистнической марксистско-ленинской идеологии. Для других с именем Сталина неразрывно связано величие Советской державы и весь тот немалый и несомненный социальный и экономический прогресс, который был достигнут за годы ее существования. Третьи связывают все достоинства Сталина с его отходом от ортодоксального марксизма, а все недостатки – с тем, что он из этого марксизма вырос.

Хотя в среде левого движения уже заметна тенденция к выработке объективной оценки не только советского феномена, но роли Сталина в революционном процессе ХХ века, однако и в этих объективных оценках чувствуется давление желаний то демонизировать, то героизировать Сталина, а иногда того и другого вместе, причем в самых парадоксальных сочетаниях.

Мне казалось бы своевременным предпринять попытку очищенного от эмоциональных порывов объективного исследования роли сталинской модели «социализма» в советской истории, хотя я сознаю, что такая попытка встретит жесткое неприятие как со стороны ее хулителей, так и со стороны почитателей.

Чтобы разобраться с этой моделью (как и с феноменом Сталина), надо прежде всего разобраться с тем, какие именно социально-исторические процессы вывели советское общество на авансцену ХХ века и превратили в явление всемирно-исторического масштаба. Конечно, это сделала Октябрьская революция 1917 года. Но чем была она сама?

Прежде всего – вопреки господствующему мнению – эта революция во многом была революцией буржуазной. Между прочим, этот факт вполне осознавался всеми лидерами большевиков. Даже Ленин в Апрельских тезисах предостерегал против «введения социализма», не считая это задачей революции[342]. А по объективному содержанию тех главных социально-экономических задач, которые действительно должна была решить Октябрьская революция – аграрная реформа в пользу крестьянства, широкомасштабная индустриализация, призванная обеспечить приближение к уровню передовых капиталистических держав, освоение всем населением европейской урбанистической культуры – речь может идти только о буржуазной революции.

Другое дело, что это была весьма своеобразная буржуазная революция.

Задачи разрешения противоречий капиталистического развития на путях догоняющей модернизации (что тогда означало индустриализацию) стали решаться без буржуазии, получившими политическую власть ее классовыми противниками, а потому и неизбежно во многом небуржуазными методами.

Почему проблема догоняющей индустриальной модернизации во многих странах решалась вполне в рамках капиталистической системы (хотя и со значительными отклонениями от базовой, либеральной модели развитого капитализма), а в России и ряде других стран модернизационный проект был сопряжен с попыткой выйти за пределы капиталистического строя? Потому что в этих странах буржуазия оказалась несостоятельной в решении данной задачи и вынуждена была уступить классовое господство.

Итак, Октябрьская революция, будучи по содержанию разрешаемых ею социально-экономических противоречий в первую очередь революцией буржуазной (буржуазно-демократической), с точки зрения «коренного вопроса всякой революции» – вопроса о власти – оказалась революцией пролетарской. А с точки зрения основных социальных сил, принимавших участие в революции, она была революцией рабоче-крестьянской (именно так и определил ее Ленин 25 октября 1917-го в своей речи на заседании Петроградского Совета), то есть строилась на союзе пролетариата, полупролетариата, мелкой буржуазии и полубуржуазных (добуржуазных) мелких производителей (крестьян).

Поэтому ее итогом было формирование крайне необычного «буржуазного общества без буржуазии».

А вот формирование целостного социалистического общества в начале ХХ века было, с моей точки зрения, невозможно не только в отдельно взятой России, но и в случае победы пролетарской революции в большинстве наиболее развитых стран. И эта позиция уже противоречит общепринятому тогда среди большевиков представлению.

Экономические основы советского строя: мозаика переходных отношений