(Ненавижу фразу: «Можно к вам записаться на прием?»

Не могу понять, то ли мои подчиненные таким образом потихоньку надо мной измываются, то ли в разведке вошли в моду аппаратные манеры. Что я, зубной врач? Скажи, что есть дело, а я скажу, когда можно зайти!)

Калягин идет со своего четвертого этажа ко мне на третий.

Можно встать со стула, потянуться, размять ноги. От многочасового ежедневного сидения начинает побаливать спина. Рядом с моим письменным столом стоит высокая конторка — удобное приспособление для того, чтобы читать и писать стоя. Когда-то я увидел это сооружение в кабинете маршала Ахроме-ева и позаимствовал идею. Конторка напоминает трибуну, и мои злоязычные подчиненные, конечно, не удерживаются: «Шеф построил трибуну и сам себе говорит речи!» Да, такое время — все говорят речи и в потоках слов тонут немногие мысли…

Что у Николая Егоровича? Начальник отдела собирается в плановую командировку. Дело полезное, начальники должны знать свои резидентуры не только по отчетам. Он собирается провести контрольную встречу с агентом в Джакарте? Прекрасно, давно пора это сделать — агент хороший, а отдача от него что-то маловата. Надо разобраться…

Справка о работе по японским объектам в странах Юго-Восточной Азии. Не впечатляет — много суеты, есть оперативные заделы и желание показать положение лучше, чем оно есть на самом деле, то есть попытка втереть начальству очки, но делается это корректно.

— Предупреди, Николай Егорыч, начальника отдела, что сразу после его возвращения из командировки поговорим у меня о работе с японцами. Говорить будем конкретно.

— Хорошо, отдел надо встряхнуть…

Встряхнем, конечно. Устроим, как говорится, накачку руководству отдела, оно разошлет грозно-деловые указания в резидентуры, встрепенутся резиденты, разберут состояние дел у каждого работника — машина прибавит обороты. Разведке нужна агентура. Приобретать ее становится все труднее, и причина отнюдь не в недостатке рвения или умения. Это отдельный разговор.

Документы к беседе с резидентом в К. Он возвращается из отпуска к месту службы, и разговор с ним состоится завтра. Резидент надежд не оправдывает. Под его началом всего два работника да шифровальщик, но сам он, человек опытный и, казалось бы, хорошо подготовленный, активности не проявляет. Кто же должен работать, как не резиденты? Это не канцелярский и не декоративный, а самый боевой пост, резиденту все карты в руки — высокая должность по прикрытию, самостоятельность, опыт. Как ни печально, многие резиденты предпочитают отсиживаться в кабинетах, давать указания работникам, сидеть до поздней ночи над бумагами. Те, что поглупее, еще ввязываются в посольские или торгпредские дела, усиленно занимаются «работой по советской колонии» под видом ее контрразведывательного обеспечения.

— Давай поговорим с ним завтра после обеда. А может, оставить его в Москве, все равно проку не будет?

— Н-да-а, — сомневается Николай Егорович, — отругать его как следует надо, а оставлять в Москве — едва ли. Готовой замены нет, разговоры всякие начнутся, то да се… Пусть еще на годок съездит, мы тем временем замену подберем. Есть на примете отличный парень, на будущий год вполне созреет для резидента.

Вообще-то я глубоко убежден, что вакантное место лучше пустого человека. Все мои заместители, начальники подразделений с этим вполне согласны. «Конечно, вакансия есть не просит, денег ей платить не надо, беспокойств, в отличие от никудышного работника, не причиняет…»

Все это теория. Тот же самый начальник отдела, который только что горячо высказывался в пользу жесткой кадровой политики, может пытаться просунуть в командировку человека, уже побывавшего за границей и не проявившего себя ничем хорошим. Пропустим его, а потом будем жаловаться, что у Петрова или Сидорова дело не идет, выяснять, кто направил его на боевую работу, кто просмотрел. Никто не просмотрел — просто есть вакансия и есть работник, подходящий для нее по чисто формальным признакам. Если к тому же он ухитрился чем-то удружить лично начальству, тем лучше. (Кстати, удивительно, как многие плохие или посредственные работники умеют хорошо решать житейские проблемы!) Да и начальники ловчат. Узнает один, что коллега ищет, скажем, журналиста с французским языком, а у него давно уже такой всем в отделе нервы перепортил амбициозностью и бестолковостью. Случай представился — журналиста сплавили, дали ему приличную характеристику, и пусть теперь с ним в другом отделе мучаются.

Вот и сейчас… По делу и в назидание другим надо бы оставить резидента в Москве и отправить его куда-нибудь подальше от оперативной работы. Такие уголки в службе есть. Но кого послать? Можно ли оставить, хотя и маленькую, резидентуру без начальника? А этот дела не сделает, но и не навредит. Черт с ним, пусть едет, но шкуру с него снимем — час стыда за год красивой жизни, как говаривал Василий Иосифович Старцев, в чей отдел я пришел двадцать семь лет назад.

У Николая Егоровича все. Собираясь уходить, спрашивает: «Как там Наджиб?» Он долго работал в Кабуле, прекрасно знаком со всеми афганскими лидерами и принимал участие в их судьбе. Сидящий уже три года в Москве Бабрак Кармаль не может спокойно слышать имени Калягина. Он уверен, что именно Калягин с послом Табеевым организовали его смещение в 1986 году. Кармаль не прав, но разубедить его невозможно. Николай Егорович переживает за Наджибуллу, часто вспоминает бурные годы в Кабуле, ночную пальбу на улицах, разрывы эрэсов, долгие беседы с афганцами — и «нашими», и душманами. Словечко «душман» — враг — ушло в прошлое, теперь мы почтительно говорим об «оппозиционных силах».

Поговорили об Афганистане, пришли к выводу, что у Наджиба есть шанс выстоять, если мы не подведем.

А между тем раздаются телефонные звонки, и на них надо отвечать. Шифровальщик приносит очередную партию телеграмм, помощник напоминает о предстоящем совещании и уточняет состав участников. Все это и есть та самая текучка, которая отвлекает человека от серьезных мыслей, но позволяет сетовать на перегрузки.

Телеграммы интересные, спокойные и не требующие немедленных действий. На информационное сообщение ложится резолюция: «Тов. Хренову В.М. — лично, к рассылке». Телеграммой должен заняться лично начальник управления, поскольку речь идет о конфиденциальном послании главы иностранного государства Горбачеву. Глава не очень доверяет чиновникам и своего, и советского МИД, не афиширует доверительных отношений с Кремлем и использует для обмена мнениями тайный канал КГБ. В разведке об этом канале осведомлены четыре человека в Центре и резидент на месте. Хренов заглянет ко мне, и мы вместе сформулируем предложения касательно ответа президента СССР на это послание так, чтобы президент мог сказать по телефону Крючкову лишь несколько слов: «Там этот, как его… Давайте ответ, я согласен». Если не подготовить сразу проект ответа, то дело безнадежно затянется, а то и вообще забудется, и нам придется выяснять в аппарате президента, кто занимается ответом да когда он будет. Некогда четкая канцелярская машина начинает давать сбои.

Обычный набор оперативных телеграмм: прошла встреча… руководство дружественной разведки приглашает посетить… совпосол просит информировать вас лично… и т. п. Очень краткие резолюции: «Пр. переговорить», «Обсудим», «Подготовьте совместные с тов… предложения». Иногда приходится писать длиннее. Осмотрительные люди многословных резолюций избегают.