Во-первых, необходимо было провести роковую границу. Кому сидеть по рту сторону изгороди, а кому — по ту? Люди легкомысленные ответят на это с бухты-барахты, как отвечают всегда: о, епископ и прочие сядут по эту сторону, а фермер Гринакр и прочие — по ту. Да, мой невдумчивый друг, но по какому принципу определяются “и прочие”? А ведь на подобных определениях зиждется общество! Усадить епископа в кресло на лужайке и водворить фермера Гринакра во главе длинного стола на выгоне — это-то просто! Но куда вы поместите миссис Лукелофт, чей муж, хотя и уллаторнский арендатор, охотится с гончими, чьи дочери учатся в барчестерском пансионе для благородных девиц, чей сельский дом носит название “Розовый куст” и в чьей гостиной стоит фортепьяно? Девицы Лукелофт ставят перед своим именем “мисс” и не пожелают сидеть среди мужланов. Миссис Лукелофт не пожелает обесчестить свой кринолин прикосновением к скамье и не захочет дружески болтать с добрейшей миссис Гринакр о сливках и утятах. С другой стороны, миссис Лукелофт — не ровня Торнам и Грантли и никогда не была принята в их обществе. А если допустить миссис Лукелофт в святая святых, если позволить и ей, и ее двум дочерям перепрыгнуть через изгородь, то что скажут жены и дочери других почтенных земледельцев? Миссис Гринакр пока довольна и выгоном, но долго ли это продлится, если она увидит миссис Лукелофт на лужайке? Да, мисс Торн приходилось нелегко.

А как разделить гостей между шатром и залой? Она ожидала графиню с высокородным Джоном и высокородным Джорджем, с цветником дочерей — леди Эмилией, леди Розиной, леди Маргареттой и т. д.; она ожидала свору баронетов с их баронетшами, и, как нам всем известно, она ожидала епископа. Если она усадит их на лужайке, никто не пойдет в залу, а если она усадит их в зале, никто не пойдет в шатер. Она подумала было разместить в доме людей постарше, а лужайку предоставить юным влюбленным. Но ей проще было бы сразу сесть в осиное гнездо. Мистер Пломаси и слышать об этом не захотел.

— Да что вы, сударыня! — сказал он.— Тут же не найдется ни одной дамы в летах, кроме вас да миссис Клентентрем.

Мисс Торн приняла эти слова благосклонно, как комплимент своему здравому смыслу, но тем не менее она вовсе не собиралась завтракать с глазу на глаз с миссис Клентентрем. Она отказалась от мысли заранее разделить своих гостей и решила, что попытается усадить епископа на лужайке, графиню водворить в дом, а баронетов разбрызгать, распределив таким образом приманки как можно равномернее. Но даже мистер Пломаси не мог решить, что делать с Лукелофтами. Ну, пусть не привередничают. В посланном им приглашении специально указывалось, что приглашаются все арендаторы: если они брезгают таким обществом, то, может быть, у них хватит здравого смысла просто не приехать.

Затем мистер Пломаси выразил опасение, что высокородные Джоны и Джорджи приедут в смешанных костюмах — полуутренних, полувечерних: атласные галстуки, сюртуки, палевые перчатки и лакированные сапожки, а в подобной одежде они откажутся от упражнений с копьем и уклонятся от участия в прочих атлетических играх, которые мисс Торн подготовила с такой любовью. А если лорды Джоны и лорды Джорджи не сядут на коней и не возьмут копья в руки, то мисс Торн может не сомневаться, что и никто этого не сделает.

— Но ведь,— произнесла она скорбно, изнемогая под бременем забот,— о том, что будут состязания, упоминалось особо!

— Состязания-то будут,— ответил мистер Пломаси.— Только в ухаживаниях за девицами. В лавровых аллеях. Нынче ведь другие состязания не в моде. А если вам и удастся усадить кавалеров на коней, все молодые дамы и девицы надуют губы.

— Но разве они не могут быть зрительницами, как их прабабушки? — спросила мисс Торн.

— Нынешним дамам мало смотреть со стороны. Что мужчины делают, то и они. Ежели вы прикажете подать лошадей под дамскими седлами да пригласите дам тоже состязаться, все пойдет как по маслу.

Мисс Торн промолчала. Она чувствовала, что ей нечего сказать в защиту нынешнего прекрасного пола. Как-то в минуту негодования она сама объявила, что “нынешние джентльмены — женщины, а дамы — мужчины”. Ей не по силам было исправить деградировавшие нравы века. Но в таком случае, зачем ей понадобилось утруждать себя, развлекая людей со столь выродившимися вкусами? Она не раз задавала себе этот вопрос и только вздыхала в ответ. Ведь даже ее собственный брат Уилфред, на чьих плечах покоится древняя слава дома Уллаторнов,— даже он вряд ли согласится “тоже состязаться”, как выразился мистер Пломаси.

И вот настало знаменательное утро. В Уллаторне спозаранку поднялась суета. Еще до рассвета повара уже жарили и варили, а с первыми лучами зари слуги начали вытаскивать столы и обивать скамьи красным сукном. С каким трепетом воззрилась мисс Торн на небо, чуть только рассеялась ночная мгла! Но на погоду она как будто могла положиться. Последние три дня барометр стоял высоко и солнце взошло в серой холодной дымке, которая осенью обычно предвещает ясный погожий день. В семь часов мисс Торн в полном туалете спустилась вниз. Ленивая нега нынешних пеньюаров была ей неведома. Она скорее вышла бы к брату без чулок, чем без корсета, а корсет мисс Торн отнюдь не был пустячком.

Но внизу ей пока было нечего делать. Она выглянула на лужайку, а потом засеменила на кухню. Она надела деревянные сандалии и засеменила на выгон. Оттуда она отправилась в тот уголок небольшого парка, который был отведен под состязания с копьем. Столб, поперечина, вертлюг, мишень и мешок с мукой — все было готово. Мисс Торн взобралась на плотничью скамью и потрогала мишень. Поперечина сразу повернулась — вертлюг был смазан на совесть. Мисс Торн захотелось поймать старика Пломаси на слове, сесть в дамское седло и самой поразить мишень копьем. Как же измельчали нынешние молодые люди, подумала она, если такой великолепной забаве они предпочитают глупую прогулку среди лавровых кустов с какой-нибудь малокровной девчонкой!

— Что же,— сказала она вслух.— Можно привести лошадь к водопою, но и тысяча человек не заставит ее пить. Только и всего. Если они так слабодушны, это не моя вина”

И с этим она вернулась в дом.

Ее брат сошел вниз в начале девятого, и они кое-как позавтракали у него в кабинете. Чай был заварен наспех, и они обошлись без свежих булочек и гренок. Яиц им также не подали, ибо все яйца, какие только имелись в приходе, были либо сбиты в крем, либо запечены в пироги, либо накрошены в салат из омаров. Масла имелся лишь крохотный кусочек, и мистер Торн был вынужден съесть ножку цыпленка без своего любимого соуса.

— Я осмотрела ристалище, Уилфред,— сказала мисс Торн.— Там, по-видимому, все в порядке.

— А? Э… о! — ответил он.— Мне так и показалось вчера.— Мистер Торн начал уставать от любви своей сестры к рыцарским забавам, а ристалище в особенности не внушало ему нежных чувств.

— Может быть, ты его опробуешь после завтрака? Прикажи оседлать Марка Антония. Столб готов, а мешок с мукой можно снять, если, по твоему мнению, Марк Антоний недостаточно быстр.— Последнее мисс Торн добавила, заметив, что лицо ее брата не выразило особого восторга.

Марк Антоний был ценным старым гунтером, которого мистер Торн предпочитал всем другим своим лошадям. Правда, он не слишком резво перескакивал через живые изгороди, зато в полях и на дорогах на него можно было положиться. Однако на нем еще никто никогда не скакал с копьем, и мистер Торн не был склонен испытывать его и с этой стороны, с мешком ли муки или без мешка. Он помычал, а потом решительно выразил опасение, что Марк Антоний заартачится.