Теперь в его памяти всплыли все когда-либо слышанные рассказы о таких ловких фокусниках, что умели привести в порядок снятую колоду карт под носом своего противника так, что тот и не замечал этого. Ему вспомнилось, что во время всех только что сыгранных с мнимым маркизом партий он почти все время видел, ощущал, а хотелось бы думать, что и угадывал среди карт одну побольше прочих, так что раза два или три, машинально тасуя колоду, он старался затолкать ее туда поглубже, чтобы она не высовывалась.

Припомнил он также, что благородный маркиз, снимая, всегда оставлял эту карту снизу, чтобы она таким образом входила в прикуп тому, чей ход был первый.

«Марион права, — сказал он себе. — Теперь все понятно. Ну, Баньер, дружище, тебе надлежит теперь перехитрить этих господ. На одного их грека придутся полтора с твоей стороны».

И наш герой погрузился в раздумья, притом, если бы ночной мрак не поглотил все, можно было бы наблюдать, как его угрюмая физиономия постепенно светлела, озаряемая лучом того внутреннего света, который называют мыслью.

Минут через пять лицо Баньера выразило полнейшее умиротворение: он нашел выход.

«Теперь все понятно», — пробормотал он про себя.

Не теряя времени, он двинулся в сторону освещенного окна, служившего ему сигнальным фонарем, и вскоре уже входил в покои маркиза делла Торра, угощавшегося кофе в компании лжеторговца; то был двойной кофе, сопровождаемый более или менее существенными порциями наливки, приятной как по виду, так и по запаху.

Марион только что вошла, вся красная и запыхавшаяся, — бедное дитя!

Ей была устроена небольшая сцена, которую Баньер прервал, постучавшись в дверь.

— Войдите! — без особых колебаний отвечали ему. Баньер вошел. Он был румян, приветлив, изящен; все в его манерах говорило о безукоризненной учтивости. Физиономию игрока преобразило искусство лицедея.

— Господин маркиз, — произнес он, — я должен вам сообщить один маленький секрет.

Торговец встал.

Он был большим скромником. Ему хотелось поскорее удалиться, чтобы, не стесняя Баньера и маркиза, оставить их наедине.

Но Баньер, угадав это намерение, удержал его, проявив при этом настойчивость.

— Как можно, сударь, останьтесь, умоляю вас! — сказал он. — Разве среди таких порядочных людей, как вы, можно опасаться за сохранность своих секретов?

Несмотря на его учтивое обхождение, маркиз был как бы не совсем в своей тарелке.

— Что такое, мой дорогой? — спросил он, напуская на себя вид вельможи. — Что вам от меня нужно?

— Сударь, — продолжал Баньер, — я сознаю, как нелегко это выговорить, но в конце концов я должен был принять решение.

— Говорите, драгун.

— Вот я весь перед вами, сударь.

— Слушаю.

— Сударь, я не уволился из полка, я бежал.

— Мы подозревали это, — заявил жестко капитан. — Но берегитесь, юноша, ваш секрет не из тех, какие маркизу делла Торра, капитану полка в Абруцци, пристало бы покрывать своим попустительством.

— Увы, это так, сударь, но я все же надеюсь, что вы

будете снисходительны к бедному молодому человеку и окажете ему одну услугу.

Маркиз делла Торра подумал, что сейчас зайдет речь о займе, и принял вид банкира, запирающего свою кассу.

Он было собрался прервать Баньера, но тот сам перебил его, таинственно прошептав:

— Тсс! Слушайте!

Оба собеседника инстинктивно придвинулись поближе; они уже начали принюхиваться, почувствовав, что напали на след чего-то неведомого.

— Мой кошелек, — продолжал шептать Баньер, — это не все, что я имел, когда прибыл сюда. У меня есть еще…

Он огляделся вокруг.

— Что? Что у вас есть? — оживились эти двое.

— У меня еще есть большой мешок с деньгами.

— Ах! — в один голос вскрикнули капитан и торговец, проникнувшись к секретному сообщению живейшим интересом. — Мешок!

— Да.

— Большой?

— Он вмещает десять тысяч ливров.

— Десять тысяч!

Тут у обоих глаза забегали и каждый облизнулся.

— И как же вы, драгун, распорядились таким бесценным мешком? — отечески полюбопытствовал маркиз. — Ну-ка скажите, как?

— Примерно за четверть льё отсюда, когда я въезжал на земли этого селения, мне почудилось, что за мной погоня. И так как мой конь ужасно устал, а этот злосчастный мешок очень тяжелый, я его закинул в ров под ивами, хорошенько запомнив место, чтобы ночью вернуться за ним.

— О! — вскричали оба.

— Таким образом, теперь, когда ночь уже настала…

И Баньер сделал двум грекам знак, рассчитанный на взаимопонимание, а они, ошеломленные, переглянулись между собой. Они никогда еще не встречали глупости, подобной глупости этого драгуна: его один раз обобрали до нитки, и вот ему уже не терпится быть обобранным вторично.

— Ну, что? — сказал Баньер. — Теперь вы понимаете?..

— Нет, еще не вполне, — обронил маркиз.

— А уж коли господин маркиз не вполне понимает, — подхватил торговец, — вам должно быть ясно, что я вовсе ничего не понял.

— Так вот, вы пойдете со мной!

— Охотно.

— С фонарем? — Да.

— Но для чего вам сопровождающие?

— Ну, во-первых, потому, что вы знаете эту местность лучше меня и поможете мне не заплутаться; во-вторых, потому, что я не люблю по ночам блуждать в одиночестве, и, наконец, потому, что, увидев, как я ночью один выхожу с фонарем из его гостиницы, здешний хозяин может забеспокоиться, у него зародятся подозрения… Он, кажется, уже и так довольно озадачен тем, что я из драгуна превратился… в то, во что превратился.

— Хорошо, хорошо! Согласны! — вскричали эти двое. — Мы в вашем распоряжении.

— Тогда, — обратился Баньер к торговцу, — возьмите с собой палку, господин маркиз пускай захватит свою шпагу, а я — я вооружусь саблей.

— Да зачем все это?

— Ну, из страха перед грабителями, разумеется, ведь мешок с десятью тысячами ливров стоит того, чтобы его защищать.

— Это справедливо, — признали оба.

— А я? — спросила Марион. — Мне, значит, не придется ничего нести?

— Вы, госпожа маркиза, — начал Баньер, изображая нечто среднее между галантным кавалером и простофилей, — вы, ну, вы возьмете фонарь и будете освещать нам дорогу.

Каждый поступил так, как было условлено: Марион взяла фонарь, торговец вооружился палкой, маркиз нацепил свою шпагу, которую до того снял и положил на диван, чтобы с большим комфортом насладиться кофе, а Баньер, видимо, считая пояс и ножны бесполезной роскошью, просто сунул обнаженную саблю себе под мышку. Так вся компания вышла с постоялого двора, легкая на ногу, держа уши настороже и нос по ветру.