Он вопит, прижимаясь к стене. Его крепко держат, а когда немного затихает и перестает дрожать, Аккарат хватает его за волосы, разворачивает к себе — глаза в глаза — и спокойно продолжает:

— Она — военная модель, убийца, а ты привел к ней Сомдета Чаопрайю. Итак, где пружинщица?

— Убийца?.. — Андерсон едва может собраться с мыслями. — Она — никто, хлам с завода «Мисимото», японский мусор…

— Министерство природы право в одном: вам, зверям из «Агрогена», доверять нельзя. Сначала ловко называете пружинщицу обычной игрушкой для плотских утех, а потом ведете эту убийцу к защитнику королевы. — Он приближает разъяренное лицо вплотную к пленнику. — Вы бы так и на ее величество замахнулись.

— Да это же невозможно! — истерично кричит Андерсон. В сломанном пальце пульсирует боль, во рту снова полно крови. — Это же кусок хлама! Поверьте мне — не способна она на такое.

— Пружинщица убила троих человек и охрану — восьмерых натренированных парней. Какие еще нужны доказательства?

Внезапно Андерсон вспоминает, как Эмико, сжавшись в комок, сидела под дверью вся в крови; вспоминает, как перепрыгнула балконные перила и растворилась в темноте, будто призрак.

«А вдруг это правда?»

— Но ведь можно это объяснить как-то иначе. Она всего лишь чертова пружинщица. А такие умеют только подчиняться.

…Вспоминает, как Эмико в ранах и ссадинах, съежившись, лежала в кровати, всхлипывала.

Андерсон делает глубокий вдох и берет себя в руки.

— Прошу, поверьте мне. Мы бы не стали рисковать в такой больше игре. «Агрогену» нет никакой пользы от смерти Сомдета Чаопрайи. Никому нет. Это сыграло бы на руку министерству природы. Нам гораздо выгоднее хорошие отношения.

— Тогда зачем привели его к убийце?

— Никакая она не убийца. Ну, кто смог бы провезти в страну военную модель, а потом ее прятать? Вы разузнайте. Эта пружинщица тут уже долгие годы, подкупала кителей, много лет работала в клубе у папа-сана… — Он несет все подряд, но замечает, что Аккарат слушает — холодная ярость уступила место вниманию. Андерсон сплевывает кровь и продолжает, глядя министру в глаза: — Да, я показал ему это существо, но только потому, что для него такое в новинку. Все знают, какая за ним ходит слава. — Он вздрагивает, заметив на лице Аккарата злость. — Прошу вас. Прислушайтесь ко мне, проведите свое расследование и тогда поймете, что это не мы устроили. Должно быть другое объяснение. Мы даже понятия не имели… — Андерсон утомленно замолкает. — Просто расследуйте все сами.

— Мы не можем. Дело у министерства природы.

— Как?! По какому праву?

— По такому, что здесь замешана пружинщица. А это — вторжение биологического вида.

— Расследуют эти ублюдки, а вы до сих пор думаете, что я все устроил? — И Андерсон продолжает искать объяснения, причины, отговорки — старается выиграть время. — Им нельзя доверять. Прача и его люди… Он вполне мог бы нас подставить, даже не задумываясь. Что, если догадался о наших планах, устроил контратаку и использует нас как прикрытие? Если Прача узнал, что Сомдет Чаопрайя против него…

— Все планы держались в тайне.

— Тайн не бывает. По крайней мере в таких крупных делах. Кто-то из генералов мог сболтнуть лишнее старому приятелю, потом уничтожил троих наших, а мы теперь тычем пальцами друг в друга.

Министр задумывается. Пленник ждет, затаив дыхание.

— Нет, Прача не посмел бы устроить покушение на королевскую власть. Он, конечно, дрянь, но все еще таец.

— Но и я не устраивал! — Андерсон смотрит на лежащего рядом Карлайла. — Не мы! Должно быть другое объяснение. — От страха он заходится кашлем — сильным, судорожным, который долго не может побороть, наконец унимает, чувствует, как болят ребра, сплевывает кровь, думает, не пробито ли легкое, потом поднимает глаза на министра и пробует сказать что-то весомое, убедительное: — Надо выяснить, что на самом деле случилось с Сомдетом Чаопрайей. Надо найти хоть какую-то связь.

Один из «пантер» шепчет что-то на ухо Аккарату. Андерсон будто бы узнает его — видел на барже. Это один из людей защитника королевы, тот самый, суровый, с диким лицом и ледяным взглядом.

— Кхап. — Министр отрывисто кивает и жестом приказывает отвести связанных в соседнюю комнату. — Хорошо, кун Андерсон. Попробуем что-нибудь выяснить. — Солдаты валят пленника на пол к Карлайлу. — Устраивайтесь поудобнее. Я дал своим людям на расследование двенадцать часов. Как следует помолитесь богу — или кто там у вас, грэммитов? — чтобы ваша история оказалась правдой.

У Андерсона возникает надежда.

— Выясните все, что только сможете, и вы поймете — это не мы устроили. — Он облизывает разбитую губу. — Та пружинщица — японская кукла, только и всего. Тут кто-то другой виноват. Это белые кители подстраивают, хотят нас стравить. Десять к одному, что это их козни.

— Посмотрим.

Андерсон прислоняется затылком к стене, чувствуя, как его колотит от нервного истощения и прилива адреналина. В руке пульсирует боль, безвольно висит сломанный палец. Время. Он выиграл немного времени. Теперь — только ждать; ждать и искать новый способ уцепиться за жизнь. Он кашляет, сжимая зубы от боли в ребрах.

Рядом, не приходя в себя, стонет Карлайл. Андерсон смотрит на стену, собирает силы к следующей схватке с Аккаратом. И хотя мозг продумывает варианты спасения, пробует понять, отчего вдруг так резко изменились обстоятельства, перед глазами неотступно стоит одна и та же картина: пружинщица, перепрыгивающая через перила и исчезающая в темноте — быстрая, как никакое другое существо, сам дух движения и дикой грации, плавно-стремительная и пугающе прекрасная.

Канья стоит среди клубов густого дыма. Обнаружились еще четыре тела, не считая тех трех из больниц. Мутация идет быстрее, чем думали. Ги Бу Сен так и предполагал, но ей все равно не по себе от жуткой статистики.

Паи расхаживает вдоль рыбного пруда, который уже засыпали щелоком и хлором из огромных мешков. Все кругом кашляют — в воздухе висят облака едкой, пахнущей страхом, пыли.

В памяти всплывают другие засыпанные пруды, другая кучка напуганных людей и другие кители, которые, растянувшись цепочкой, поджигают деревню. Канья закрывает глаза. Как же она тогда их возненавидела!

Позже местный джаопор заметил сообразительную целеустремленную девочку, отправил ее в столицу, наказав пойти добровольцем в белые кители и стать среди них своей. Крестный отец был заодно с врагами министерства природы, хотел отомстить за то, что его лишили власти. С таким же заданием детей на юг отправляли десятками, но из тех, с кем в город ушла Канья, ей одной удалось подняться так высоко, хотя она знала: бывшие подростки, затаившие злость, сейчас рядом, их много.

— Я прощаю тебя, — негромко произносит Джайди.

Мотнув головой, Канья показывает, что не желает его слушать, и подает знак Паи: пруды можно засыпать. Если повезет, деревня просто исчезнет. Парни работают быстро — хотят поскорее уйти отсюда. Все в масках и костюмах, но в такую жару от защиты больше мук, чем пользы.