– Смогу, конечно. Я там все знаю.

– Ты только не сразу рисуй, – попросил его Кириллов. – Ты сперва хорошенько подумай, где беляки могут на ночь охрану выставлять? Как незаметно к охране подобраться?

– Чем больше вспомнишь, тем меньше у нас будет неожиданностей, – поддержал Кириллова Кольцов. – Тем меньше людей погибнет. А, может, повезет, и вообще избежим потерь. На силу нам рассчитывать нельзя. Их там что-то около тысячи, а нас – меньше сотни.

– Понимаю. Надежда не на силу, а на хитрость, – кивнул головой Пятигорец.

– Молодец! – похвалил его Кириллов. – Самую суть ухватил.

– На чем рисовать?

Большого листа ни у кого не нашлось, а маленькие листочки не годились. Но Иван оказался смышленым пареньком, он сунул руку в еще с весны выстывшую плиту и извлек оттуда несколько древесных угольков. Подошел к стенке и размашисто по побелке нарисовал большой круг.

– Это вал, которым обнесено монастырское подворье. Он довольно высокий. Вспотеешь, пока до верхушки доберешься. Особенно если с оружием да с полной выкладкой. Когда-то на нем стояли даже две старинные пушки.

Иван рисовал и свой рисунок сразу же подкреплял словами:

– Тут вот, в валу, двое ворот, они – вроде туннелей. В них беляки наверняка выставили свою охрану. Подобраться к охранникам лучше хитростью. Перелезть через вал и – изнутри. Тогда они будут думать, что свои идут.

Пятигорец оказался на редкость смышленым парнем и настоящим для них кладом. Он подробно рассказал о самом монастырском подворье, обнесенном деревянным забором, о двух монастырских церквях, о деревянных кельях, напоминающих нечто подобие деревянных сельских хат. На территории монастыря их было много, в них и квартировали беляки, ожидая подхода конницы Буденного. За монастырский забор были вынесены хозяйственные постройки: сушильня, конюшня, скотный двор, сараи.

До этого Кольцов никак не представлял, где могли разместиться около тысячи врангелевцев. Лишь только сейчас он понял масштабы монастыря. Врангелевцы жили здесь без особого комфорта, но зато под крышами и в относительном тепле.

Детские забавы Ивана еще не успели уйти в давность, и он вспомнил о десятках ям, внутри вала разбросанных за территорией монастырского подворья. Когда-то это были неизвестно кем вырытые пещеры, монахами ли или лихими людьми, которые месяцами перелопачивали здесь землю в поисках скифского золота. Но все когда-то кончается. Кончилось и золото. А в покинутых древними кладоискателями пещерах позже, во время «колиивщины», скрывались гайдамаки, предводителем которых был бывший монастырский послушник и будущий гетман Максим Зализняк.

Давно уже обвалились и рухнули пещеры, и как память о себе они оставили разбросанные по монастырской территории ямки и ямы. По словам Ивана, это были хорошие укрытия при их былой игре в прятки.

Командиры глядели на Иванов рисунок, слушали рассказы о его мальчишеских играх, о монахах и старцах, об отшельниках, которые и поныне еще живут в своих скитах и пещерах на побережье Днепра, и одновременно мысленно намечали путь к этим гайдамацким ямам: в них можно будет спрятать людей и пулеметы. Разбивали на секторы обстрела монастырское подворье так, чтобы беляки не смогли из него никуда выскочить. Уточняли какие-то детали, спорили. Понимали, что в конечном счете все будет не совсем так, как они намечают, или даже совсем не так. Но, зная все, что рассказал им Иван, будут легче и увереннее ориентироваться на местности и в нужную минуту смогут вносить на протяжении боя необходимые коррективы.

Во время этого импровизированного совещания Кольцов убедился, может быть, в самом главном: и Бузыкин и Калоша были людьми, повидавшими в этой жизни и горького, и соленого, воевали и с Деникиным, и с Петлюрой, и с махновским атаманом Володиным – и хорошо знали цену грамотной и тщательной разработке будущей операции. Особенно в их нынешнем положении, когда рассчитывать надо не на силу, а только на внезапность и хитрость. Любая неосторожность, ошибка – и все! За полчаса боя все они останутся лежать под оградой монастырского подворья.

Чоновцев разбили на десятки. Решили, что руководить ими будут все же свои: кременчугские и чигиринские. В некоторые десятки для укрепления назначили по одному чекисту. Они наделялись в критической ситуации большими правами, вплоть до принятия командования на себя.

Понимая, что поддерживать взаимодействие в таком круговом бою будет почти невозможно, обязали в каждой десятке выделить по человеку, чтобы он следил за соседями. Если понадобится, десятки должны будут приходить друг другу на помощь.

Обговорили, казалось бы, все.

К вечеру тронулись. Чуть за полночь должны были остановиться неподалеку от Матронинского монастыря, в ущелье Холодный Яр.

Но уже с первых верст поняли, что скрытно подойти им к монастырю не удастся. Скрипели несмазанные колеса телег, пофыркивали, а иногда и ржали, оглашая окрестности, лошади, да и топот сотни сапог и ботинок гулко отдавался в молчаливом лесу. Кто-то увидит, кто-то услышит. К полуночи о их отряде уже будет известно в монастыре.

Сделали короткую остановку. Посовещались. Идти по лесу ночью не следовало. Треск сучьев, шуршание сухой листвы, фырканье лошадей и тревожные крики разбуженных птиц выдадут их.

Кто-то из чигиринских чоновцев вспомнил о старой дороге до Чулаковского карьера. Камень там уже давно не брали, но дорога, которая сейчас вела в никуда, существовала. Правда, чтобы подобраться к Матронинскому монастырю, придется сделать крюк в несколько лишних верст. Идти к этой дороге все равно какое-то время придется по лесу.

Прикинули по времени: успевают.

Свернули в лес, пошли напрямик к Чулаковской дороге. Она протянулась где-то там, впереди, поперек их пути. Рано или поздно они должны были на нее выйти.

Тяжело груженные телеги время от времени увязали в песке, и тогда на помощь лошадям приходили чоновцы. Иногда обоз продирался сквозь густые заросли орешника, и освободившаяся от листьев лоза больно хлестала их по лицам.

Люди шли в такой густой темени, что могучие стволы деревьев едва угадывались, а кустарник и вовсе был невидим. Они шли почти на ощупь. Иногда, как слепые, вытягивали впереди себя руки, чтобы не наткнуться на неожиданно возникшее на их пути препятствие.

Когда из густой чащобы выбирались на поляну, глаза впереди себя могли хоть что-то рассмотреть. Идти становилось намного легче и веселее.

Но поляна кончалась, и снова они ныряли в лесную темень.

Примерно через час они выбрались на старую заброшенную дорогу. Когда-то она была засыпана мелким белым щебнем. Но со временем его вдавили в землю колеса груженных камнем фур, и редкие растения с трудом прорастали сквозь напичканную камнем землю. А те, которым повезло пробиться сквозь прочную корку, все равно, овеянные первыми морозцами, уже поникли к земле и тихо шелестели сухими ветками на зябком ветру.

Даже в густой ночной темени дорога хорошо угадывалась. Искупавшиеся в неглубоких лесных бочагах колеса телег перестали скрипеть, лошади ступали мягко. Они тихо брели, закрыв глаза, целиком доверившись своим чоновским поводырям.