Веселье графа было почти ощутимым, и все же Мэриан не могла не поражаться отцу. Он словно переливался лихорадочным напряжением и был с ног до головы облачен в доспехи – хотя и легкие, – и оружие его было оружием воина. Он словно готовился к битве – битве, которую не мог проиграть.

– И что ты сделаешь с документом, если я его брошу? – осведомился он.

– Сожгу. – Услышав смешок графа, Мэриан продолжала: – Он должен сгореть. Либо я уничтожу его, либо Генрих предаст огню твой замок, урожай и вассалов, мирно спящих в постелях.

– Не слушай ее, Уэнтхейвен! – вскрикнула Сесили. – Собственная дочь сомневается в твоей силе и изменяет тебе.

Мэриан с одного взгляда определила, что Сесили торжествует. Глупая девчонка вскарабкалась на скамью, чтобы лучше видеть, и наслаждалась зрелищем, словно наблюдала поединок быка с медведем.

Даже короткий приказ Уэнтхейвена заткнуться не омрачил сияющего лица Сесили, и неудивительно, поскольку Уэнтхейвен обличающе бросил Мэриан:

– Ты слишком веришь в Генриха Тюдора!

– Скорее, в тех людей, которые стоят на его стороне.

Раздавшиеся за окном крики на миг отвлекли Уэнтхейвена, но он тут же вновь обратился к дочери:

– Гриффит ап Пауэл мертв.

– Но есть и другие.

– Уж не ты ли? – злорадно усмехнулся он. Инстинктивная ярость заставила Мэриан вновь прижать острие к его горлу, и снова зубы графа блеснули в улыбке.

– Вижу, ты стала настоящей защитницей Генриха!

Мэриан поняла, что он прав. Если Лайонелу не суждено взойти на трон, тогда лучшего короля, чем Генрих, не найти. Он человек сильный и надежный. И женился на Элизабет, которая всегда готова служить делу справедливости. Он стал основателем династии, которая будет править истерзанной и разделенной на части Англией.

Пальцы Мэриан, сжимавшие рукоятку шпаги, ослабли, но она тут же вновь их сжала.

– Если я защищаю Генриха, значит, буду бороться за него до самой смерти.

– И пусть оружие нас рассудит? Пусть правый победит? Чисто по-английски! Что за плебейский образ мыслей!

Раздался еле слышный лязг металла – Уэнтхейвен неожиданно выхватил шпагу из ножен.

– Зато как правильно!

Мэриан, сама не зная почему, удивилась. И ужаснулась. Да, возможно, Уэнтхейвен был к ней гораздо более равнодушен, чем к своим псам, но он все же – ее отец. Она никогда не думала, что он хладнокровно обнажит против нее сталь, но одно предательство громоздилось на другом.

– Ну что, может, передумала? – издевательски бросил Уэнтхейвен. Но внимание его снова отвлекли крики за окном, многоголосый вопль, в котором слышались тревога и смятение. Хани завыла, требуя впустить ее.

– Нет, ни за что! – Мэриан облизнула пересохшие губы. – Я бросаю тебе вызов, Уэнтхейвен. Будем драться до смерти за это свидетельство о браке. Если умрешь ты – я его сожгу. Если паду я – можешь использовать его, как посчитаешь нужным. Поэтому положи пергамент на камин, дорогой отец, туда, где победитель сможет легко до него дотянуться.

– На камин? – Граф улыбнулся, показав ямочки. – Я научил тебя всему, что ты знаешь, и в любом из наших поединков тебе лишь удавалось обезоружить меня. Неужели с тех пор ты так много узнала? И настолько веришь в свое искусство фехтовальщика?

– Совершенно верно, – кивнула Мэриан, перекидывая подол платья через руку. – А ты нет?

Граф, казалось, раздумывал, но тут вмешалась Сесили.

– Не делай этого, Уэнтхейвен! – взорвалась она. – Это уловка! Не будь дураком!

Вот Сесили, без всякого сомнения, была дурой, и Мэриан благословила ее за это.

– Сесили, не стоит выставлять напоказ собственную глупость! – прорычал Уэнтхейвен. – Дочь, возможно, и хочет перехитрить меня, но пока еще я – хозяин положения! – Граф отступил к камину, не опуская нацеленной на Мэриан шпаги, и положил пергамент на серые камни. – Оставь! – велел он Сесили, когда та сделала шаг к камину. – Оставь. Любо он станет моим, либо Мэриан сожжет его!

Мэриан сумела выиграть в этом поединке характеров, но почему-то радости не ощущала. Без сомнения, небеса были бы лучшим местом для нее, но пока она своими глазами не увидит безжизненного тела Гриффита, не расстанется так легко с землей. Правосудие, однако, иногда требует жертв, а жертвы – крови.

И эта кровь стучала в ушах, словно колокол смерти звенел в ритме ударов сердца. Мэриан бросилась на Уэнтхейвена, и тот едва успел отбить удар. Грязное ругательство сорвалось с его губ, но граф успел восстановить равновесие и, в свою очередь, выбросил вперед шпагу, словно приросшую к руке, разрезавшую юбку и задевшую… руку?

Мэриан подняла руку, ожидая увидеть кровавый рубец. Ни царапинки. Отец, наблюдая за ней из-под тяжелых век, приказал:

– Оторви. – Мэриан непонимающе уставилась на графа. – Подол, – пояснил он. – Оторви до колен, чтобы не приходилось поддерживать его. Не позволю, чтобы кто-то сказал, будто я выиграл нечестно, воспользовавшись своим преимуществом.

Только Уэнтхейвен мог беспокоиться о чем-то подобном. Только Уэнтхейвен мог нанести такой мастерский удар. Страшно подумать, что она почти проиграла, еще не начав сражаться.

– Быстрее, – поторопил граф.

Мэриан, кивнув, оторвала широкую полосу от подола, так что теперь платье едва достигало колен. Уэнтхейвен не задел ее, но нанес куда более тяжелый удар по самолюбию, по крайней мере он на это надеялся. И еще надеялся, что этого достаточно, чтобы заставить Мэриан прекратить бесплодную борьбу. Может, если ее не удастся сломить физически, он сумеет уговорить упрямую дочь. Не то чтобы он любил Мэриан – непокорное, непочтительное создание! Нет, просто не желал брать ее дитя… да, впрочем, и любое дитя, на свое попечение. При мысли о том, что ребенок будет ныть, плакать и звать дорогую мертвую мамочку, мурашки ползли по коже. Однажды он уже потерпел неудачу в деле воспитания собственной дочери.

Крики во дворе перешли в сплошной рев. Черт бы побрал Гледуина – не может удержать своих людей, пока Уэнтхейвен не покончит с делами! Чума на их головы… но он разделается с ними потом.

– Продолжим, а? – спросил он Мэриан.

– Я готова.

Ее немигающий мрачный взгляд тревожил Уэнтхейвена. Напоминал глаза одного из спаниелей, которого загрыз волк. Собака встречала смерть даже с каким-то удовлетворением, зная, что выполнила свой долг до конца. И, желая уничтожить это выражение, дать Мэриан шанс выжить, граф предпринял блестящую атаку, блестящую даже в его собственных глазах. Он заставил ее отступить через всю комнату к двери серией выпадов, таких быстрых, что, казалось, Мэриан посажена в сверкающую клетку. Он продержал бы ее у двери, возможно, дольше, но звон шпаг привел Хани в состояние паники – собака залилась громким лаем, и граф испугался, что она, придя в возбуждение, спрыгнет с неогражденной лестницы. Поэтому и позволил Мэриан парировать выпад довольно неуклюжим ударом. Ударом, однако, высекшим кровь.