— Все в порядке. Не плачь. Ты просто не знаешь, где искать.

Мне надо было исчезнуть, убежать, неважно куда; мне также надо было взять все это с собой.

— Теперь ты можешь идти к себе в постель, — сказал Крис хриплым голосом. — Бабушка может войти и поймать нас.

— Крис, тебя не рвало, после того, как я ушла?

— Нет. Мне лучше. Иди, Кэти.

— Тебе действительно лучше или ты просто так говоришь?

— Разве я уже не сказал, что мне лучше?

— Спокойной ночи, Кристофер Долл, — сказала я, поцеловала его в щеку и залезла на свою кровать.

— Спокойной ночи, Кэтрин. Ты замечательная сестра и отличная мать для близнецов, но ты не умеешь врать, да и воровка из тебя ни к черту.

Каждый из визитов Криса в мамину комнату обогащал наше тайное хранилище. Очень долго мы собирали намеченные пятьсот долларов.

Вновь наступило лето. Теперь мне было семнадцать, а близнецам недавно исполнилось восемь. В августе исполнилось три года нашему заточению. Перед тем, как придет следующая зима, мы должны были убежать. Я смотрела на Кори, который выбирал только горошины с темными точками, потому что они были «счастливыми». В Новый Год он даже не притрагивался к ним. Теперь же он ел их, потому что каждая горошинка давала ему целый день счастья, так мы ему сказали. Крису и мне приходилось что-нибудь придумывать, иначе он ел бы одни пончики. Когда мы заканчивали есть, он садился на пол, брал свое банджо и, не отрываясь, смотрел очередной глупый мультфильм. Кэрри садилась рядом с ним как можно ближе и смотрела не в телевизор, а в его лицо.

— Кэти, — прощебетала она мне однажды, — Кори чувствует себя нехорошо.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю.

— Он говорил тебе, что заболел?

— Да нет.

— А как ты себя чувствуешь?

— Как всегда.

— Как это?

— Не знаю.

Да! Мы должны были бежать и быстро. Позже я стала укладывать близнецов в одну кровать. Когда они оба засыпали, я брала Кэрри и клала ее в нашу кровать — Кори лучше засыпал, если сестра была рядом.

— Не люблю я эту розовую простыню, — пожаловалась Кэрри. — Мы все любим белые. Где наши белые простыни?

О, как я пожалела, что когда-то мы с Крисом сделали белый самым безопасным цветом. Маргаритки, нарисованные белым мелом на полу чердака, отпугивали демонов и злых духов, и все то, чего боялись близнецы; белый цвет где-нибудь поблизости успокаивал их. Голубые или розовые простыни и наволочки не принимались, маленькие окрашенные места были как бы щелью, через которую мог пролезть хвост, жестокий взгляд или предательский удар пикой. Ритуалы, правила, фетиши, привычки — Господи, у нас их были миллионы! Для того, чтобы быть в безопасности…

— Кэти, почему мама так любит черные платья? — спросила Кэрри в ожидании, когда я заменю розовые простыни на белые.

— Она очень красивая блондинка, а черный цвет делает ее исключительно красивой.

— А она не боится черного?

— Нет.

— А до скольких лет надо вырасти, чтобы черный цвет не укусил тебя длинными зубами?

— До стольких, чтобы понять, что это абсолютно глупый вопрос.

— Но у всех черных теней на чердаке есть острые блестящие зубы, — сказал Кори, отстраняясь, чтобы розовая простыня не коснулась его.

— Теперь послушай, — сказала я, видя смеющиеся глаза Криса. — У черных теней не будет острых блестящих зубов, пока ваша кожа не позеленеет, волосы не покраснеют, а вместо двух ушей не будет три. Только тогда черного можно бояться.

Успокоенные близнецы улеглись на белых простынях под белыми одеялами и вскоре заснули.

Потом я помылась и надела пижаму. После этого я поднялась на чердак, чтобы скрыть окно и освежить помещение. Когда я почувствовала холодный поток воздуха, мне захотелось танцевать. Почему ветер находит свой путь внутрь только в холодную зиму? Почему не сейчас, когда мы так нуждаемся в нем?

Крис и я делились своими мыслями, сомнениями и страхами друге другом. Если у меня были мелкие проблемы, он был моим доктором. К счастью, мои проблемы не выходили за рамки месячных, не совпадающих с расписанием. Но он, мой доктор-любитель, уверял меня, что этого надо было ожидать.

Теперь я могу рассказать о том, что случилось с нами одной сентябрьской ночью, когда я была на чердаке, а Крис отправился воровать. Я чувствовала себя, как будто сама там присутствовала, и когда он пришел, то рассказал мне в деталях о своем путешествии в мамины сокровищницы.

Он мне сказал, что на ее ночном столике лежала книга, которая постоянно притягивала его, она влекла, звала к себе и позже привела к нашему грехопадению. Вскоре после того, как он отыскал обычную сумму денег — немного, но достаточно, он двинулся к кровати, как загипнотизированный.

Я подумала про себя, когда он сказал мне: «Почему он продолжал глядеть, когда каждая из этих фотографий запечатлена в мозгу?»

— И я стоял там, читая текст сразу в нескольких местах, — говорил он,

— и думал о том, что правильно, а что нет, о природе и ее странных влекущих зовах, думал об обстоятельствах нашей жизни. Я думал о себе и о тебе, о том, что это должны быть наши лучшие годы расцвета, и чувствовал, что мне стыдно, что я виноват от сознания взрослости и желания того, что парни моего возраста получают от девушек, которые хотят. И стоя там, перелистывая страницы, я горел изнутри и желал бы, чтобы ты никогда не находила эту чертову книгу, и она не привлекла бы тебя своим глупым названием, как вдруг я услышал в холле голоса. Ты догадываешься, кто это пришел — это возвращалась наша мать и ее муж. Быстро я положил книгу в ящик между двумя другими, которые никто не собирался читать; закладки были там же. Затем я нырнул в мамин стенной шкаф, тот большой, напротив ее кровати, и распластался за обувными полками под ее длинными платьями. Я подумал, что даже если она заглянет сюда, то не увидит меня, но я сомневался, что она это сделает. Но это чувство безопасности продолжалось недолго, я вспомнил, что забыл закрыть дверь. Затем я услышал голос нашей матери.

— Действительно, Барт, — сказала она, войдя в комнату и включая лампу, — это верх беспечности с твоей стороны так часто забывать бумажник.

Он ответил:

— Я больше ничего не могу сделать, как забыть его, когда он не в том месте, куда я его положил.

И я услышал, что он переставляет вещи, открывает и закрывает ящики. Затем он объяснил:

— Определенно, я оставил его в этой паре брюк… и черт меня побери, если я собираюсь ехать куда-нибудь без прав.

— Я не могу сказать, что виню тебя, — сказала наша мать, — но мы снова опоздаем. Независимо от скорости езды мы пропустим первый акт.