Расширенная сеть радиовещания на местах также была заключена в жесткие рамки инструкций и положений о контроле всех видов и жанров радиовещания — радиогазет, радиобюллетеней, подробных тезисов докладов, лекций и бесед, других непериодических изданий. Проверялись полные тексты в оригиналах — или отпечатанные на пишущей машинке, или разборчиво написанные от руки, а все изменения, введенные непосредственно перед эфиром, подлежали вторичной разрешительной визе{630}. Для осуществления предварительного и последующего контроля в структуре облгорлитов были созданы специальные группы радиовещания, установлены радиоприемники и радиоточки не только на работе, но и на квартирах сотрудников{631}.

Редкие откровения цензоров в ведомственной засекреченной периодике раскрывают внутреннюю «кухню» и психологию крепнущего «монстра» — Главлита. Оживают строки нестареющей пьесы Е. Шварца «Тень» о «несметных количествах цензоров в сказочной стране.., все бывшие людоеды.., работающие по совместительству оценивателями в ломбардах». Авторитетное мнение одного из «радиооценивателей», уполномоченного Свердловского обллита Трухановского, сводилось к тому, что контроль над радиоматериалами связан с особыми трудностями, «которые заключаются в том, что надо не только просмотреть материал, но и учесть, что после него и что перед ним идет. Иллюстрирую примером: допустим, идет доклад о соцсоревновании, о субботниках и т.п., и сразу же после этого начинается концертное отделение, первым номером которого стоит — песнь “Замучен тяжелой неволей” или что-нибудь в этом роде… Дается важная политическая передача, а текст иллюстрируется глупейшими частушками или резко несоответствующей музыкой. Теперь о контроле за радиоперекличками… очень легко допустить нарушение перечня. Почему? Да потому, что “слово не воробей: вылетит — не поймаешь”. А инструктировать товарища, который сидит где-нибудь в глухом углу, очень трудно… В перекличке часто участвует до 100 человек и более. Выключать же микрофон в процессе хода переклички представляет большие трудности, да и не всегда успеешь»{632}.

Вот почему одним из явных проявлений идеократии было запрещение в 1937 г. радиоперекличек, нарушение которого грозило уголовной ответственностью{633}. Другими важнейшими признаками деформации в сфере радиовещания были: ликвидация в 1932 г. по рекомендации ЦК самой демократичной формы вещания — радиогазет; централизация в 1936 г. системы подготовки тиражированных микрофонных текстов радиопередач в аппарате ВРК и их обязательная рассылка для местного вещания (т. е. насильственное распространение через местные радиостанции материалов из Москвы); регулярные кадровые чистки{634}.

Тяжелейшим испытанием для коллектива Радиокомитета было сфабрикованное в недрах НКВД в 1935 г. «дело Радиокомитета», — своеобразный «юбилей» десятилетия советского регулярного радиовещания, в результате которого весь руководящий состав был снят с партийными взысканиями и в дальнейшем репрессирован. Основой для очередной расправы и «закручивания гаек» явились результаты работы комиссии КПК, председателем которой был назначен Шохин, заведующий группой просвещения и здравоохранения КПК. В итоговой справке, направленной через Н. Ежова и В. Шкирятова в ЦК ВКП(б) (секретарям ЦК — Сталину, Кагановичу, Андрееву, Жданову), отмечалось чрезвычайно тяжелое состояние аппарата центрального и местного вещания. Среди особых провинностей назывались функциональная система построения аппарата, самостоятельность дирекций в проведении гонорарной политики и распределении ставок, ведение отдельного делопроизводства и пр. Главным недостатком считалось отсутствие планирования и централизации.

Гораздо более серьезные обвинения предъявлялись по поводу политических срывов в эфире, которые были перечислены в следующем порядке: «после передачи контрреволюционного скетча «Мама» по радиостанции им. Коминтерна было передано выступление крестьянина Акулова, который после слов «в 1933 г. был голод и дети с голоду пухли» замолчал — он был неграмотный»; при передаче «Интернационала» перед началом пошли слова «который служит защитой от зверей» (техником был ошибочно подклеен кусок пленки); был передан «гнусный пасквиль на революцию, исключительная дискредитация и опошление идеи героизма труда — рассказ Германа “Герой труда”»; в крестьянских новостях был передан такой текст: «Подбельская МТС Средне-Волжского края 18 июня проводит праздник коня. На празднике примут участие 700 лошадей. Приглашен М.И. Калинин». Был арестован и предан суду работник редакции «Последние известия», который вел с Красной площади трансляцию встречи челюскинцев и заявил в микрофон по окончанию передачи: «Комедия окончена» (он оказался из дворян, а его родственники уже были репрессированы ОГПУ).

Радиокомитет был назван «радиопроходным двором», засоренным «антисоветскими классово чуждыми элементами, рвачами и халтурщиками», среди которых — бывший коннозаводчик, присяжный поверенный, офицер, который при читке обвинительного заключения по делу Кирова назвал Котельникова «товарищем» (диктор В.Ю. Про); троцкисты (дикторы Рабинович, Ремизова, Дюшен); бывший меньшевик, «вычищенный при чистке соваппарата» (руководитель сектора самообразования С.Л. Паперный), и другие «мягкотелые либералы без оргспособностей» и рвачи (Гусман, руководитель сектора искусств). Вывод был очевиден: «отсутствие твердого, оперативного руководства, «функционалка», бесплановость, разбухший аппарат, обильно зараженный мелкобуржуазной богемой, рвачеством, и засоренность классово чуждыми элементами — создали такое положение, при котором радиовещание не только не выполняет своей исключительной роли в деле политического и культурного воспитания широчайших масс, но и не обеспечивает охрану микрофона от использования его скрытыми врагами»{635}.

Несмотря на обстоятельную справку П.М. Керженцева на имя И.В. Сталина от 14 апреля 1935 г., отстаивающую с точки зрения профессионала целесообразность проверенной временем структуры Радио комитета, доказывающую неизбежность эфирных «накладок» в работе с микрофоном, Керженцеву и другим «героям» был вынесен строгий выговор{636}. Вскоре руководство Радиокомитета было полностью обновлено{637}.

Устрашающие действия власти, регулярные чистки и проверки творческих кадров радиожурналистики, строжайший предварительный контроль микрофонных материалов, регламентированных с 1938 г. до минуты{638}, жестокие санкции ко всем, допустившим ошибки в эфире, привели к желаемой цели: из репродукторов доносилось однообразное славословие о «гении вождя» и «новых победах и достижениях», клеймились «враги народа» и звучали многочасовые трансляции с политических процессов.