Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что ты имеешь в виду?
– катастрофа произошла или еще что-нибудь? да? стремительная десятисекундная чума?
– Да нет, вроде ничего подобного не было.
– ты понимаешь, здесь все так давит… что-то как схватит и не отпускает, не отпускает…
– Что ты имеешь в виду?
– заткнитесьзаткнитесьзаткнитесь, Один-Человек-Ведро разговаривает с дамой! тише, не шумите! ах так! это ты Одному-Человеку-Ведру говоришь!…
Госпожа Торт ощутила другие голоса, пытающиеся заглушить ее проводника.
– значит, Один-Человек-Ведро – безбожный язычник! а ты знаешь, что тебе отвечает этот безбожный язычник! да! хау, Один-Человек-Ведро здесь сто лет! и Один-Человек-Ведро не будет слушать всяких едва остывших! да, да, именно так, ты…
Голос постепенно затих. Госпожа Торт стиснула зубы. Голос вернулся.
– неужели! да ну! друг, быть может, ты был крут при жизни, но сейчас ты есть всего лишь дырявая простыня! да! а, и тебе тоже Один-Человек-Ведро не нравится…
– Мам, он снова затеял драку, – сказала Людмилла, свернувшаяся клубком у кухонной плиты. – Он всегда называет кого-нибудь другом, прежде чем пустить в ход кулаки.
Госпожа Торт вздохнула.
– Судя по всему, он собирается драться с целой толпой, – заметила Людмилла.
– Ладно, ладно… Принеси мне вазу, только подешевле.
Многие полагают, но наверняка не знает никто, что у каждого есть сопутствующая духовная форма, которая после кончины существует некоторое время в продуваемом насквозь промежутке между мирами живых и мертвых. Это очень важный факт.
– Нет, не эту. Эта ваза принадлежала твоей бабушке.
Сей промежуток призрачного выживания длится не слишком долго, ибо сознанием не поддерживается, но все зависит от того, что вы задумали…
– Ага, эта подойдет. Мне никогда не нравился ее узор.
Госпожа Торт взяла из лап дочери оранжевую вазу с рисунком из розовых пионов.
– Эй, Один-Человек-Ведро, ты еще здесь? – спросила она.
– хау, Один-Человек-Ведро заставит тебя пожалеть о том, что ты умер, о скулящий…
– Лови.
Она бросила вазу на печь. Ваза разбилась.
Спустя мгновение с Другой Стороны донесся странный звук. Как раз такой, как если бы один мятежный дух ударил другого призраком вазы.
– вот так! – возопил Один-Человек-Ведро. – если хочешь, получишь еще, понял! да!
Торты, мама и ее волосатая дочка, кивнули друг другу.
Вскоре опять послышался звенящий от удовлетворения голос Одного-Человека-Ведра.
– небольшая размолвка по поводу старшинства, – пояснил дух. – не разделили личное пространство, здесь много-много проблем, госпожа Торт, настоящий зал ожидания…
Послышались пронзительные бесплотные крики:
– вы не могли бы передать господину…
– скажите ей, что мешок с монетами лежит на полочке в дымоходе…
– Агнес не имела права на серебро после того, что она сказала о нашей Молли…
– у меня не было времени покормить кошку, может, кто-нибудь…
– заткнитесьзаткнитесь – это снова завопил Один-Человек-Ведро. – вы ничего не понимаете, да! да! и это говорят духи? покормить кошку! «Я здесь очень счастлив и жду, когда ты ко мне присоединишься», – вот чего от вас ждут, а вы…
– послушайте, если сюда еще кто-нибудь явится, мы будем стоять друг у друга на головах…
– не в этом дело, не в этом, слушайте Одного-Человека-Ведро. Нужно знать, что говорить, когда становишься духом. хау! Госпожа Торт?
– Да?
– вы должны рассказать людям о том, что здесь творится.
Госпожа Торт кивнула.
– А теперь все убирайтесь, – сказала она. – У меня от вас голова разболелась.
Хрустальный шар замер.
– Здорово! – воскликнула Людмилла.
– Жрецам ни словечка не скажу, – твердо заявила госпожа Торт.
Не то чтобы госпожа Торт не была религиозной женщиной, скорее наоборот, как уже упоминалось, она была крайне религиозной особой. Не было в городе храма, церкви, мечети или груды камней, которые бы не посетила госпожа Торт. А потому ее боялись больше, чем грядущего Просвещения, и один вид ее пышных телес на пороге мог прервать на полуслове молитву любого жреца.
Мертвые. Причина была в них. Все религии придерживаются твердых взглядов на общение с мертвыми. Взгляды госпожи Торт были также невероятно тверды. Жрецы считали такое общение грехом, а госпожа Торт – простой вежливостью. И обычно это приводило к жарким церковным спорам, в результате которых госпожа Торт делилась со старшими жрецами тем, что она называла «частичкой своего разумения». По всему городу было разбросано уже столько таких «частичек», что все удивлялись – и как это госпожа Торт совсем не лишилась своего разума. Самое странное, эти «частички» нисколько не оскудевали, наоборот, сил у госпожи Торт только прибавлялось, и каждый раз в спор она вступала все с большим пылом.
К тому же существовала проблема Людмиллы, причем достаточно сложная. Покойный господин Торт, да-упокоится-душа-его-с-миром, ни разу даже мусор в полнолуние не выкинул, не говоря уж о том, чтобы превращаться в кого-нибудь, поэтому госпожу Торт терзали смутные подозрения, что в Людмилле проявились черты далеких предков, живших в горах, или что она в детстве подцепила какую-нибудь заразную генетическую болезнь. Мать госпожи Торт как-то осторожно заметила, что двоюродный дядя Эразмус иногда ел под столом, и эти слова запали Эвадне в душу. Как бы то ни было, каждые три недели из четырех Людмилла была воспитанной, скромной девушкой, а все оставшееся время месяца – примерной, умной, мохнатой волчицей.
Но жрецы[20] не всегда придерживались ее точки зрения на Людмиллу. И всякий раз начинали общаться за нее со своими богами, что легко выводило из себя госпожу Торт. А поскольку к этому времени госпожа Торт уже заканчивала ту благотворительную работу, которую выполняла, как то: составление букетов, удаление пыли с алтаря, уборка в храме, чистка жертвенного камня, почетное восхваление рудиментарной девственности, ремонт подушечек для коленопреклонения, – уход ее из храма сопровождался полным разгромом оного.
Госпожа Торт застегнула пальто.
– Ничего не получится, – сказала Людмилла.
– Попробую поговорить с волшебниками. Им-то обязательно нужно знать, – сказала госпожа Торт, дрожа от болезненного самомнения и тем самым походя на маленький разгневанный футбольный мяч.
– Конечно, но ты ведь сама утверждала, что волшебники никого не слушают.
– И тем не менее попробовать стоит. Кстати, а почему ты не в своей комнате?
– Мама! Ты же знаешь, как я ее ненавижу. Нет никакой необходимости…
– Осторожность не помешает. Вдруг тебе вздумается погоняться
