послушных марионеток. Те и сочинили кучу протестов. Там же полно дежурных фраз о патриотизме, о величественном труде на благо Родины... А я — отступница и ренегатка...

— Далеко же вы зашли. — Робочук положил письма снова в ящик стола. — Я не ожидал... Можно было бы понять человека, подавленного неудачей... Его отчаянье и озлобленность... Не скрою, мне приходилось изучать очень сложные ситуации. На карту ставились научные репутации, судьбы целых научных направлений... Думал, что и с вами, Майя Львовна, нечто подобное... Мы говорили о вас в горсовете и в горкоме партии. Меня предупредили, чтобы в разговоре с вами я проявил максимум такта, доброжелательности, внимания, чтобы не прошел мимо малейших обстоятельств, свидетельствующих в пользу врача Беркович.

— «Красивый был заяц, жалко, что в мои лапы попал», — сказал волк, заканчивая завтрак. — В голосе Майи появилась еле заметная трещинка; она поспешно замаскировала ее резким смехом. — Доброжелательность к тому, кто выступил по зарубежной радиостанции?..

— По той радиостанции иногда говорят известные писатели и деятели искусств, выступают рядовые труженики. Никто им этого не ставит в вину. Главное — что они говорят.

— А вот мне поставили в вину.

— Так вы же глупостей наговорили. Такого, что ни в какие ворота не лезет.

Григорий видел искреннее желание Робочука как-то помочь Майе, переубедить ее, доказать, что она не права. Его глаза прямо кричали: «Ну, признай свою вину! Ну, не с резким осуждением, но хотя бы с определенной долей критичности отнесись к своему проступку!» Куда там! Стоит на своем и ни шагу назад.

«Не рассказать ли мне все-таки про старика раввина? — снова подумал Григорий. — Но ведь я не слышал их разговора. Не знаю его точного содержания. А вот о звонке...»

— Слушай, Майя, вспомни, зачем ты позвала меня в особняк Иосифа Самуиловича? Чтобы попросить о помощи? Но ведь здесь тебе помогут намного больше, чем я.

— О нет! Я в этот капкан не полезу! — Беркович решительно поднялась. — У меня найдутся защитники. Я с детства только и делала, что повторяла за другими избитые, надоевшие, азбучные истины. Хватит! Надоело! Я получу поддержку правозащитников всего мира! Они не бросят меня на произвол судьбы. И вам придется с этим считаться. Ясно? — Майя направилась к выходу.

— Задержитесь, Майя Львовна! — остановил ее Робочук. — Никто не навязывает вам своих взглядов. Никто не заставляет вас саморазоблачаться. У вас выработалась своя система критериев. Пожалуйста, оставайтесь при своем мнении. Но мы со своей стороны обязаны сделать выводы. Хочу предупредить, что мы не будем играть в молчанку. Завтра же я передам все письма в радиокомитет. Пусть люди знают, кого они вскормили, кому дали образование, кого пригрели под своим сердцем. Это наша позиция! Хочу предупредить и о другом. Вы слышали предварительные выводы, сделанные юристами? Положа руку на сердце, вы можете сказать матери умершей девочки, что нет вашей вины в преждевременно оборванном детстве и в сиротстве родителей?

— Угрожаете? — вызывающе рассмеялась Майя, берясь за ручку двери. — Хотите привлечь меня к ответственности за смерть ребенка, а на самом деле это будет кара за открыто высказанные взгляды. Вот вам и хваленая свобода слова.

— Да, Майя Львовна, у нас свобода слова! Вы верно сказали. Забыли только, что в кодексах всех стран мира существует такое понятие, как диффамация. То есть распространение действительной или выдуманной информации, порочащей честь и достоинство гражданина, учреждения, организации. И во всех странах мира за это предусмотрена уголовная ответственность.

— Наконец-то добрались до сути. Сразу бы так. Я высказала свою точку зрения. Вы — караете!

— Еще раз повторяю! — повысил голос Робочук. — Вы будете нести ответственность как врач. Что касается ваших инсинуаций — люди оценят их намного резче, чем мы здесь. Вы будете жить как в пустыне. Слова некому будет сказать.

— Ничего, собеседников я себе найду! Об этом можете не беспокоиться! — не прощаясь, Майя выскочила из кабинета.

— Слыхали? — повернулся Робочук к Савичу. — Дурак вы! Извините за откровенность. У вас, говорят, спокойная, домовитая жена. У вас полно работы...

— Не допекайте, Михаил Викторович! Сам вижу... Но ведь раньше она была не такой. Хоть к сердцу прижми...

— Прижал! Простите, больше не буду.

— Ладно, будьте здоровы. И спасибо, — протянул руку Григорий.

— За что? — удивился Робочук.

— На многое вы открыли мне сегодня глаза. Вот за что.

32

Каждый человек по-своему измеряет и оценивает пройденные дороги. Точно так же, как и каждое село, город или целая страна. И всякая настоящая наука тоже отсчитывает свои километры, запоминает вехи, перевалы и пропасти, в которых тихо, незаметно, а иногда и с грохотом исчезло немало высоких замыслов, так и не сумев воплотиться в материальную сущность этого быстротечного, изменчивого, прекрасного мира. Если доискиваться до причин, почему так случилось, то, как правило, придешь к короткому и исчерпывающему диагнозу: не было надлежащего математического обеспечения проекта, не настало время, не возникли предпосылки...

Размышляя над заданием, поставленным Научным центром перед лабораторией, Петр Яковлевич пришел к выводу, что именно умелая организация труда коллектива должна стать тем стержнем, который определит черты и содержание всей работы. Разработка должна проводиться комплексно, опираясь на основные компоненты — суть дела, технологию, взаимодействие, индивидуальные черты исполнителей, связь между ними постоянная, надежная. Рядовой инженер, конструктор, руководитель бригады, дирекция представлялись ему одним целым, — части этого целого связаны между собой, как отдельные органы в организме.

Мирослав Михайлович, как и обещал, прислал математиков-разработчиков, людей опытных, бывалых. Они сразу же высказали Петру Яковлевичу свои соображения, как и на какие части расчленить всю систему, определили контрольные параметры каждого компонента.

На следующий день состоялось собрание коллектива лаборатории. На нем присутствовал и Мирослав Михайлович Козак.

Выслушав выступления математиков-разработчиков, Савич пожал удивленно плечами.

— Какие еще контрольные параметры?

— Э, голубчик, объем программы — коварная вещь, — встал Мирослав Михайлович. — Не так давно был у нас случай... Для оперативной памяти мы использовали магнитные ленты. Поиск алгоритмов отнимал много времени. И все-таки система как-то работала. В следующей разработке оперативную память поместили на дисках. Радовались доступности и простоте решения. А вышла ерунда. При